| Приглашаем посетить сайт |
|
Аксаков К.С. (aksakov-k-s.lit-info.ru)
|
Отрывок из дневника миледи Э. Кравен. 1789
Письмо XXXIII
С. -Петербург, пятница, 18 февраля 1786 года.
Меня хотели представить императрице в будущую субботу; но ее величеству угодно было снисходительно принять меня в четверг в Эрмитаже, где она один раз в каждую неделю ввечеру бывает со своими придворными и где представляют то французскую комедию, то итальянскую оперу. Маркезини и госпожа Тоди — самые лучшие придворные певцы. По справедливости можно сказать, что нет ничего великолепнее шествия ее императорского величества в залу собрания. Вид ее быстр, в нем живо изображается снисхождение. Ее внимание для меня было весьма лестно и ободрительно. Я скоро могла приметить, что императрице сказано было, что я не англичанка, и потому-то изволила спросить меня: Не в Шотландии ли я родилась? Эрмитаж достоин особливейшего внимания. Это такое великолепное здание, в котором премножество комнат расположено прекрасно в длину, которые все украшены превосходными картинами. Вам небезызвестно, что сия премудрая императрица имеет редкие и бесценные коллекции. Между прочим есть картины лорда Орфорда. Для такой превосходной живописи нужен только человек, которой бы со вкусом поставил каждую в надлежащий порядок, смотря по величине и по свету, которой ей свойствен. Не думаю, чтобы такая в свете государыня не могла иметь или найти такого человека.
— весьма веселый и видом прекрасный город. Улицы в нем очень широки и долги. Домы так хорошо обштукатурены, что кажется, будто все сделаны из белого камня, и нет ни одного ни выше, ни ниже трех этажей. Естьли бы молодая женщина осмелилась судить о каждой вещи во всей ее величине, а не рассуждала бы об них подробно, то б я сказала, что не только город, но даже и образ жизни во всем беспредельны. Знатные, кажется, стараются наперерыв превзойти один другого во всяком роде пышности и великолепия; а более всего в том, что касается до обычаев и роскоши чужестранцев. Царствующая теперь мода, по моему мнению, никак не соответствует здешнему климату. Природа не сотворила русских красавиц, чтобы они украшались флерами и подделанными французскими цветами. Эти безделки продаются здесь по такой цене, которая не обещает покупщикам приятных следствий.
Здесь есть публичные здания, посвященные для всех наук и художеств. Как художники, так и любители оных, и даже все те, которые с их великими и превосходными дарованиями не имели бы знатной участи в Италии, во Франции и в Англии, то конечно б удостоены были от здешней императрицы милостивейшего покровительства и снабжаемы были всем нужным в изобилии. Уважение ее величества к дарованиям и щедроты к имеющим оные принудили бы и должны были принудить решиться многих вечно основать свое пребывание в новой столице сея обширныя империи; но может быть, только восьмимесячное продолжение стужи может уменьшить пылкое воображение пиитов. Смеющиеся, злачные равнины и распускающиеся цветы на счастливых берегах Ипокрены должны поблекнуть и завянуть под инеем холодного пояса.
Я видела двух только знатнейших особ, на которых было русское платье. Оно для меня очень прекрасно. Я час от часу более удивляюсь, что народы вместо того, чтобы подражать другим странам в рассуждении образа жизни, не стараются сохранять древние своим обычаи. Сюда привозят очень много запасу из Херсона, находящегося при турецких границах и недавно построенного города. От сей столицы до него 1600 миль, которая также всем снабжается и чрез Архангельск; а все произрастения, как-то: виноград, горох, бобы, артишоки и проч. привозятся за 2000 миль из Астрахани по Каспийскому морю. Судя по сему, покажется, что самые нужные съестные припасы дороги; напротив того, они здесь очень дешевы или не дороги. Я думаю, что Россия из всех государств в свете есть одно, в котором всякому очень можно жить без нужды; а особливо естьли не покупать французских вин, модных вещей и аглинских товаров. <…>
<…> Изъявя мое высокопочитание императрице, я имела также счастие быть представлена тот же самый вечер и великой княгине. Ее высочество вскоре по моем приезде разрешилась от бремени. Здесь очень много прекрасных, прелюбезных и благородных дам. Иные из них очень сожалеют о том, что климат их слишком суров… <…> Здесь домы убраны самыми драгоценными вещами, привезенными из всех европейских стран; но чтоб войти в гостиную, в которой пол сделан самою лучшею наборною работою, надобно идти по крыльцу, сделанному очень грубо и из самого простого лесу, а особливо противен обонянию дурной запах. Кучер и форейторы носят кожаные и суконные кафтаны. Странно также для меня и то, что когда кавалер просит даму с собою танцевать, то перед всеми целует у ней руку.
<…> Вы, конечно, слыхали когда-нибудь о князе Потемкине. Я везде его вижу; он очень скромен и и весьма почтителен к дамам; он пригласил меня к себе обедать в превеликолепный дом, который строится в предместии города. Одна комната, которая теперь уже готова, так удивительна, что я не могу лишить вас и себя удовольствия, чтоб ее не описать. Она в 300 футов длины; у противоположенной окнам стены поставлены в два ряда каменные колонны, вышина и средостолбие которых соответствует необычайной величине четвероугольной и продолговатой залы. В средине к окошкам она имеет вид полукруга, или, как мы называем, арки; а за нею находится еще большая комната, которая, примыкаясь к этой зале, представляет одну комнату, но к ней почти непринадлежащую. В всем пространстве сей залы агличанин, садовник князя, в прекрасном порядке рассадил разного рода фруктовые деревья и искусно развел прелестные цветники, на которых было премножество гиацинтов, нарциссов и других ароматических цветов. Из деревьев я видела очень много миртов, померанцев и проч. Вся компания состояла из семи или восьми дам и столького же числа кавалеров.
которых каждой дул в прямой рог, сделанный в его рост. Сии шестьдесят музыкантов производили весьма приятную гармонию, совершенно похожую громом и звуком своим на церковные органы. Музыка, зала, стужа — все одно другому соответствовало.
Я была в кабинете, в котором хранятся медали, и в музеуме[1] (или кунсткамере). Естьли сие последнее здание совсем отделается, то можно его назвать прекраснейшею перспективою нескольких прямою линиею соединенных комнат. В нем также я видела Петра Великого. Он сделан из воску, сидит на креслах в кафтане, который вышивала императрица Екатерина, любезнейшая его супруга.
С совершенною справедливостью и должным почтением можно сказать, что ныне царствующая императрица за первое почитает удовольствие вводить в свои владения науки, художества, мануфактуры и все потребные для жизни, пользы, приятностей заведения, чтоб украсить сии главные места такими же дарами, какие только небо произвело для самых приятнейших стран; но естьли ей угодно будет переменить свою столицу и отнесть ее ближе к югу, то думаю, что все здешние приятности пропадут или, по крайней мере, уменьшатся. <…>
Я есмь с величайшим почтением и чувствительнейшею привязанностию
Е. К.
моде, а сочинения наших славных аглинских стихотворцев они очень хорошо понимают. Часто мне представляется, когда смотрю на лица здешних женщин, будто они имеют черты древних гречанок, а мужчины кажутся афинянами с проницательным и тонким разумом, весьма способным к перенятию языков; в самом деле они легко могут говорить многими европейскими и другими языками и очень скоро перенимают все то, что выдумали науки и художества других народов и что имеют в себе хорошего и полезного. <…>
<…> Великая княгиня бела, высока и величественна. Виртембергская герцогиня, дочь Брюнсвикской герцогини, собою хороша и очень походит на аглинских королевских детей. Она осыпала меня учтивостями. Великие князья и великие княжны, как мне сказывали, собою очень прекрасны и стройны.
<…> В последний раз я также удостоилась говорить с императрицею. Вы, конечно, поверите, что выезжая из Петербурга, я почувствовала глубочайшее впечатление напоминания о ее милостях и снисходительности. Вот пример этому: Ее величество сказала мне перед оперою: «Милади! Мне известно ваше намерение, но как вы знаете, что неприятные вещи всегда откладывают, когда только возможно, то и примите от меня прощальную аудиенцию после оперы» Слова сии были смешены с приятною улыбкою. Она еще спросила меня очень ласково: Довольна ли я всеми увеселениями, какие мне доставляли и вниманием, которое ко мне имели? Я отвечала: Конечно б, Ваше Величество! Я была неблагодарна, естьли бы не сожалела о таком государстве, в котором преимущественно пред другими имела честь пользоваться великодушнейшим гостеприимством, сопровождаемым величайшею щедростию. У вице-канцлера Остермана каждую среду бывает обед на 60 кувертов для иностранных; а у вдовы, княгини Голицыной, каждую неделю один раз ужин. У г. Остермана также бывает ввечеру по воскресеньям бал. Императрица, как сказали мне, платит все издержки на столы в сих открытых домах, в которых угощаются министры чужестранных дворов и знатные путешественники; потому что во всех почти государствах для многих причин не принимают чужестранцев в партикулярных домах. <…>
Прощайте, почтеннейший братец, я есмь вам преданная.
Присоединение Крыма в царствование Екатерины II привлекло в Россию иностранных путешественников. Леди Элизабет Кравен (Craven, Elizabeth,
Правописание текста приведено в соответствие с нормами современного русского языка, но для звучания авторской речи XVIII в. отдельные слова приводятся в звучании той эпохи.