Известия, писанные княгиней Иоанной-Елизаветой Ангальт-Цербстской, матерью императрицы Екатерины, о прибытии ее с дочерью в Россию и о торжествах по случаю присоединения к православию и бракосочетания последней

ИЗВЕСТИЯ, ПИСАННЫЯ КНЯГИНЕЮ ИОАННОЮ - ЕЛИСАВЕТОЮ АНГАЛЬТ - ЦЕРБСТСКОЮ, МАТЕРЬЮ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ, О ПРИБЫТИИ ЕЯ С ДОЧЕРЬЮ В РОССИЮ И О ТОРЖЕСТВАХ ПО СЛУЧАЮ ПРИСОЕДИНЕНИЯ К ПРАВОСЛАВИЮ И БРАКОСОЧЕТАНИЯ ПОСЛЕДНЕЙ ¹).

(1744 — 1745 годы.)

Милостивейшая государыня.

Я была бы очень виновата пред вашею светлостию, когда бы от меня зависело уведомить вас ранее о путешествии, касающемся важнаго для всего моего семейства дела, и я бы не сделала этого. Мне бы следовало сообщить вам о нем, если бы от меня зависело представить те разъяснения, к которым меня побуж­дали моя полнейшая доверенность, мое уважение и моя нежность к вам; но так как я в этом случае связана обязательствами, нарушить которыя не было в моей воле, то вы будете столь добры, что оправдаете меня, как я того заслужи­ваю. К этому предуведомлению прибавляю покорнейшую просьбу сделать мне милость не разглашать ничего о том, что буду иметь честь сообщать вам, до тех пор, пока не будут гласно говорить о том, и тогда сообщать в том виде, в каком вы узнаете из того, что здесь следует.

Итак, да будет известно вашей светлости, что в новый год я получила эстафету из Петербурга с приглашением по приказанию и от имени Императрицы всероссийской отправиться, не теряя времени, с старшею моею дочерью в место, где будет находиться императорский двор во время прибытия моего в Россию. Го­сударя князя цербстскаго просили не сопровождать меня, потому что у Ея Императорскаго Величества были важныя причины отложить удовольствие с ним видеться до другаго раза. С эстафетою был прислан вексель и множество необходимых наставлений, предписание о непроницаемой тайне и сохранении инкогнито под именем графини Реинбек до Риги. Здесь мне дозволено открыть мое имя, получить назначенных мне провожатых и разсказывать там, а также и всюду, куда при­буду, что я еду лично благодарить Ея Императорское Величество за все благодеяния, оказываемыя ею моему семейству, и узнать лично эту восхитительную Государыню. Желание Ея Императорского Величества таково, чтобы это же самое разглашали и мои родственники в Германии. Прежде всего кинулось мне в глаза важное обстоя­тельство, именно касающееся моей дочери, а также и другое, насчет котораго я не обманулась, как убедилась впоследствии. Многаго стоило моему мужу и мне решиться, но потом мы были разуверены по отношению к религии примером жены царевича и побеждены законными уважениями, что не следует отстраняться от предложений такой великой государыни, которой притом же мы все столь много обязаны. Мы решили мой отъезд. Итак, показывая вид, что приглашены в Берлин, мой муж и я выехали из Цербста. Скоро он получил приказание отправиться в Штетин; я притворилась, что его сопровождаю, но потом взяла дру­гое направление. В одиннадцать дней я прибыла сюда (Кёнигсберг) и хотя ни мало не устала, однако завтра отдохну здесь. Надеюсь, что переезд в Ригу не продол­жится далее недели; оттуда в Петербург не будет, может быть, столько, если только будет продолжаться санный путь.

Мне остается дополнить вашей светлости, что я сегодня же пишу о моем отъезде сестре моей, абатиссе²), но при этом я ей разсказываю только то, что по желанию Ея Императорскаго Величества может быть известно.

Испрашивая вашего благословения, я вручаю себя вашей любезной и драгоценной милости и есмь с неизменным почтением, милостивая государыня, вашего высо­чества, покорнейшая, послушнейшая и вернейшая дочь, племянница и услужница

Елисавета.

Кенигсберг в Пруссии, 28 января 1744 года.

II. Известие о том, как была я принята в Риге.

Прибыв в Митаву, я узнала от одного, хорошо сведущаго лица, что полковник, начальствовавший отрядом лифляндскаго полка, который содержит караулы в новом замке, имел приказания известить рижскаго губернатора о моем приближении, и что вследствие того он желал явиться ко мне. Я на то согласилась. Он мне сказал, что едва показался в городе мой экипаж, он, догадываясь в чем дело, отправил курьера; но что если мне угодно позволить, то он пошлет и втораго от моего имени. Я тем более согласилась на такое предложение, что тем избегала затруднения писать, и притом я обязана была к тому на основании первой инструкции. Он назначил караул из шести человек и унтер-офицера к моим каретам и, несмотря ни на какия убеждения мои, я не могла его отклонить от намерения сопровождать меня с офицером. Отъезд мой случился в десять часов утра. За обедом я нашла князя Нарышкина ³), которому Ея Император­ское Величество поручила начальство над поездом, присланным за мною. Он вручил мне письма и передал поздравление от Ея Величества, которая осыпает меня почестями и благосклонностью. Мы продолжали наш путь довольно быстро и прибыли сюда в три часа. За четверть лье от города я была встречена вице-губернатором, князем Долгоруким со всеми офицерами гарнизона, не бывшими на службе, комендантом, помощником его, всеми, носящими звание военных, императорскими губернскими присутственными местами, депутатами от маги­страта, дворянства и всех горожан. Нарышкин представлял всех их мне, на­чиная с депутатов, которым я отвечала. Мне предложили карету, приготовленную для меня, и села в нее с дочерью и девицею Каин, и поезд тронулся в таком порядке: 1) фурьер верхом; 2) сержант с отрядом из провожатых, данных мне из кирасирскаго полка Великаго Князя; 3) Нарышкин с полковником, сопровождавшим меня из Митавы; 4) вице-губернатор и помощник коменданта; 5) фурьер верхом; 6) два офицера финляндскаго (?) полка верхом; 7)карета, в которой ехала я; 8) мои дорожныя кареты; 9) кареты дворянства, присутственных мест магистратора, офицеров...

Таким образом мы переправились через Двину по льду. Только что карета, в которой я сидела, проехала большой мост, то сделан был первый залп из пушек на крепостных укреплениях. Караул у ворот был многочисленный и под начальством двух офицеров. Главный караул был еще многочисленнее, и офицеры при нем отдавали мне честь при звуках труб и литавров. При въезде на улицу, где я живу, поставлен был отдельный караул. Перед воротами дома — караул из ста человек с знаменем, при капитане, поручике и прапорщике. Вну­три у прихожей сорок человек с поручиком из сопровождавшаго меня конвоя; два кирасира у моей приемной и двое у столовой. Безчисленная толпа, окаймлявшая улицы, причиняла затруднения, так что надо было ехать медленно, и это дало воз­можность каретам, следовавшим за моею, проехать по другой улице, и я встре­тила мой поезд у входа к моему дому. Сначала я вошла в столовую, так как она была просторнее, и эта толпа не могла бы поместиться в занятых мною покоях. Там все были мне представлены, поздравления повторились, и я была при­нуждена отвечать на них тоже повторениями. После этой первой сумятицы, Нарышкин и кн. Долгорукий предложили мне отправиться в мой покой, где мне прислу­живали только они с моими караульными офицерами. Здесь нашла я лиц, присланных мне для услуг от Ея Императорскаго Величества и представленных Нарышкиным, а после того — две великолепныя собольи шубы, покрытыя парчею: одну для меня; другую — для дочери; палатины из того же меха и полость из другаго чрезвычайно красиваго меха, покрытаго богатою тканью по золотой земле, для того, чтобы мы закрывались им в санях. Так как было еще рано, то нам подали кофе и полчаса прошло у нас в разговорах, после чего я отправила курьера к Императрице. Вице-губернатор, комендант, четыре офицера из моего конвоя с полковником из Митавы и лицами, присланными от Ея Величества, со мною; кушанья переменяли три раза, при чем подавали веренья. Сервиз был серебряный: множество мис покрывают только одною серебряною та­релкою и оне так оставляются всегда, потому что, говорят, на фарфоре кушанья опрятнее. Пили за здоровье Ея Величества и Его Императорскаго Высочества и из-за стола встали, чтобы лечь ранее. Вот поезд, присланный за мною: 1) отряд с кирасирским поручиком из полка Его Императорскаго Высочества, называемаго голштинским (?). 2) Камергер Нарышкин. 3) Шталмейстер. 4) Гвардейский офицер измайловскаго полка, который исполняет обязанности камер-юнкера. 5) Метр-д'отель. 6) Кондитер. 7) Не знаю сколько поваров и поваренков. 8) Дворецкий с помощником. 9) Кофешенк. 10) Восемь лакеев. 11) Два гренадера гвардии измайловскаго полка. 12) Два фурьера. 13) Нe знаю сколько caней и кучеров. Между санями есть одни, называемая линея, которыя употребляет Ея Императорское Величество. Они красныя, выложенныя серебряным галуном; внутри обиты соболями, с матрасами и полостями из шелковой ткани, сверху ко­торых положена полость, присланная мне с шубами. В этих санях я лягу с дочерью во всю длину; у девицы Каин не столько красивые сани, и она в них будет одна. Латторф, мои женщины и вся свита едут в санях же. Из наших карет берут только одну с нами, потому что неизвестно еще, можем ли ми с дочерью выдержать такой способ переезда, к которому не привыкли.

III.

Первые семь дней после моего приезда в Ригу.

Я разсчитывала уехать завтра, но шталмейстер Ея Императорскаго Величества объявил мне через переводчика, так как ни он, и никто из свиты, за исключением Нарышкина и одного лакея, не говорят по-немецки, что невозможно ехать ранее после завтра. Я ему велела отвечать, что он властен в том, и я покоряюсь невозможности, как ни велика поспешность моя быть у ног его государыни. Около полудня вице-губернатор, комендант, все офицеры, дворянство и депутаты магистрата, поздравлявшие меня вчера и приглашенные мною к обеду, собрались в моей приемной. Я снова их всех благодарила за вчерашния их заботы и угождения мне. Потом мне представляли офицеров, начальствующих в крепости и в войсках при крепости Дюнамюнде; между ними были полковник Штейн, потерявший ногу в сражении при Вильмандстранде и майор Корф, конногвардеец, брат нашего приятеля в Стокгольме, находящийся при карауле у государственных преступников с первых минут их задержания. Прежде еще прибыли генерал-аншеф Солтыков, также находящийся при этом важном карауле ⁴), супруга фельдмаршала Ласси с двумя дочерьми. Oне обедали с нами и со всеми, кто мог поместиться за столом.

За обедом говорили о войсках. Я очень хвалила виденныя мною и в особен­ности кирасирский полк, который действительно чрезвычайно красив. Генерал-аншеф просил мне предложить — он также не знает по-немецки — показать два взвода лейб-гвардии измайловскаго полка, которые всегда при нем. Я его про­сила о том и была удивлена их красотою. В свою очередь Корф предложил показать своих. Я и их видела, и они нисколько не уступали первым. У тех были гренадерския шапки, что еще лучше. После обеда все городския дамы приезжали ко мне. При появлении, о них докладывается кирасирскому офицеру, который на карауле; он передает о том мне, а девица Каин их принимает.

Когда я иду к столу, то в комнате играют трубы, а снаружи при ка­рауле — флейты и гобои. Мне все кажется, что я состою при свите Ея Императорскаго Величества, или какой-нибудь великой государыни. Мне в мысль не при­ходит, чтобы все это делалось для меня, бедной, для которой в других местах едва били в барабан, а в других и того не делают.

­скаго Величества, кoторая поручила ему наше здоровье и жизнь. Я нуждалась в таком добром совете, охотно приняла его. И так мы ужинали как вчера.

Я не остановилась ни в императорском доме, ни в замке; хотя этого желала Ея Императорское Величество, однако не было никаких средств натопить ни тот, ни другой. И так я поместилась в доме богатаго купца, получившаго дворянство. Дом чисто содержится и красиво убран. Вся деревянная мебель английская и сде­лана со вкусом: такая у фан-Ауса есть в Гамбурге.

IV.

Известие о моем отъезде из Риги, о моем прибытии в Петербург и отъезде оттуда.

За час или за два до моего отъезда из Риги депутаты различных установлений, встречавшие меня, дворянство, военные собрались в доме, в котором я жила; все прощались со мною, и я, после моего приветствия, принуждена была дать им целовать мою руку. За тем я отправилась к моим саням, которым считаю обязанностью сделать мимоходом описание. Они чрезвычайно длинны и кузов у них похож на наши немецкия коляски. Внутри он обит красным сукном с серебряным галуном. Низ меховой; на него стелют матрасы, перины и подушки из дама; сверху всего этого атласное, чрезвычайно чистое одеяло, на котором ложатся. Под головы кладут еще другия подушки и покрываются меховым одеялом так хорошо, что лежишь точно как будто в своей постеле. Впрочем длин­нота пространства между верхом и козлами служит для двух причин: во-первых это полезно для удобства езды, потому что по каким бы ни ехали выбоинам, сани скользят по окраинам их без потрясения. Низ этого пространства занят сунду­ками, куда кладется все, что хочешь. Днем здесь помещаются господа из свиты, а ночью — служители, которые могут на них лечь во всю длину. Такия машины влекутся десятью лошадьми, запряженными по две в ряд, и сани не могут опро­кинуться, потому что железные отводы, устроенные для удобства помещающихся на переди и служащие подножками для них, не позволяют подниматься или накло­няться на какую-либо сторону. Все это изобретение Петра Великаго.

Величества, офицер измайловскаго полка и г. Латторф; на запятках два комнатных лакея Ея Императорскаго Величества и два преображенских гвардейца. 3) Отряд из полка, который всегда предшествует губернаторам. 4) Вице-губернатор с комендантом в санях. 5) Сани девицы Каин. 6) Сани камергера и свиты. 7) Сани магистрата, депутатов, дворянства и офицеров, не бывших верхом вокруг моих саней, Последние мы оставили открытыми четверть лье от города. Там мы простились со всеми, нас провожавшими, и я должна заметить, что ошиблась, когда говорила в предыдущих письмах, что гвардейский эскадрон у меня в Риге был моим конвоем: таким именем называются люди, высылаемые Ея Величеством для приема. Только вице-губернатор и комендант с несколькими офицерами нас провожали до ужина. Здесь мы принимали советника лифляндских областей, кото­рый постоянно оставался при нас до тех пор, пока мы не выехали оттуда. Его зовут Боденбругом — это шурин Меллина из цербстскаго полка.

На первой станции ми встретили возвращавшагося курьера прусскаго короля: если не ошибаюсь, он привез сюда известие о моем приезде.

Эту ночь мы ехали, как и предыдущия, так хорошо, что на другой день могли обедать в городе, называемом Дерпт. Я опять была принята за четверть лье от города магистратом в полном составе. Там нет гарнизона, но командующий генерал вызвал войска для отдания нам почестей. Здесь мы нашли много офицеров и были сопровождаемы отрядом из роты молодых людей. Первое учреждение ея относится ко временам старинных королей шведских, и она потом была под­тверждена Петром Первым. Они одеты совершенно по-шведски, хорошо ездят верхом и все красивые люди. Секретарь посольства Шривер встретил нас в этом городе.

В пятницу очень поздно мы приехали в Нарву. Улицы, чрез которыя проезжали, велено было иллюминировать, но мы не видали всех к али всю ночь и в час по полудни достигли Петербурга ⁵). У подъ­езда зимнего двора нас приняли четыре дамы, назначенныя Ея Императорским Величеством для сопровождения меня в Москву, князь Репнин, вице-губернатор и тысячи других знатных и незнатных господ. Князь подал мне руку. Я по­местилась в покоях Великаго Князя. Только что я вышла из саней, как меня приветствовал залп с гласиса адмиралтейства. По прибытии в мои покои, мне представляли тысячи лиц. Язык у меня был сух от стужи, однако не надобно было обращать на то внимания для безконечных приветствий. Я обедала одна с дамами и мужчинами, назначенными мне от Ея Императорскаго Величества. Мне прислуживали как королеве. Вечером явились ко мне для посещения дамы. Я играла и ужинала с теми, с которыми находила это уместным. В следующий день, т. е. вчера, меня приветствовали священники и монахи. Целый день было множество народа. Я почти в изнеможении прихожу во внутренние мои покои, но должна сказать в похвалу русских, что это умные люди. Я встречаю старинных генералов, которые видали Петра Великаго, следовали за ним и помогали ему. Не чувствую усталости слушать их разсказы об их творце, как они называют его. Вчера я видела этот прекрасный город, пользующийся известностью, которой действительно заслуживает. Я велела показать себе место, откуда Ея Величество отправилась для осуществления своего намерения ⁶­нили ей.

Я забыла вам сказать, что между представленными мне утром было много унтер-офицеров знаменитой лейб-компании. Сегодня прошло как вчера. Уезжаю в эту ночь. Прощайте, добрый вечер. Я не в состоянии более писать, потому что хочется спать.

V.

Известие о моем путешествии до Москвы.

Я надеюсь на дружбу и доброту моих любезных родственников, видевших мое предыдущее письмо, что они простят, ради усталости от дороги и общества, окружающаго меня с тех пор, как я в этих отдаленных краях, мое замешательство и недостаток умения при исполнении желания их получать обо мне известия и иметь самомалейшия подробности обо всем, случившемся со мною. Я прошу их также быть уверенными, что как ни много стоило усилий для моего ума зано­сить различныя события, за которыми следить в том порядке, как они происхо­дили, мне никогда не дозволяла быстрота путешествия, однако часы, которые я уделяла на то от сна, были для меня всегда любезным и дорогим отдохновением. Любезным — потому что мне казалось, что я тогда сближалась со всем, что оста­вила за собою наиболее любезнаго; дорогим — потому что здесь дело шло предста­вить доказательство памяти о милых сердцу, которые ни на минуту не выходили из моей головы.

Хотя все было готово к моему отъезду из Петербурга, однако нашлись люди, которые сумели, под тысячью пустых предлогов, подействовать на незначительных придворных служителей, чтобы помешать моему прибытию ко дню рождения Великаго Князя, и тем самым повредить мне во мнении Ея Императорскаго Вели­чества, так что я почти была готова попасть в западню вследствие слишком большой мягкости, которую считала себя обязанною выказывать к служащим Ея Величеству. Однако, я была предупреждена об интриге довольно вовремя, чтобы принять против нея средства, которыя могла приискать. И так я объяви­ла, что хочу непременно ехать, даже если бы пришлось оставить всех, данных мне для прислуги. Мне не было труда повторять этого два раза, и приготовления сделаны были не шутя. Это случилось в ту самую ночь, в которую писала последнее письмо, при свечах, и я простилась только с ужинавшими со мною. Мы и присоединившиеся к присланными за нами в Ригу имели от двадцати до тридцати саней. Не смотря на все розсказни, для нас повсюду находились готовые перемены лошадей. По утрам кофе, обеды и ужины нам подавали удобно в местах, называемых в здешних странах почтовыя станции и где переменяют лошадей. Здесь есть императорския дома, очень опрятные, в которых мы встре­чали, кроме офицеров и караула, все возможныя удобства. Мы ехали благополучно день и ночь до втораго дня, когда небольшое произшествие могло обойтиться мне очень дорого. В предыдущем письме я описывала внешность саней Ея Величества, в которых сидела с дочерью. Случай произошел от образа их постройки и вот как: чрезвычайно длинныя и узкие сани раскатываются на поворотах, что и случилось в одной деревне. Сани ударились об угол одного из домов, деревянных по обычаю здешних построек, так что они откачнулись и непременно должны были бы опрокинуться верх дном, когда бы не было железных отводов, не дозволяющих приподниматься им боком. Когда это происходило, я спала глубоким сном, что и спасло меня. Надобно знать, что в здешней стране вновь приезжие, для предосторожности, предупреждаются не засыпать во время переездов, не покрывшись с головою шубою, для предохранения себя от стужи, которая вредна. И так у меня голова была закутана тою широкою шубою, которую Ея Императорское Величество прислала мне в Ригу. Толчек, полученный санями, заставил выскочить из верха толстую железную полосу, которая поддерживает его и служит к тому, чтобы опускать верх, когда желаешь сидеть в открытых санях; эта полоса увлекла среднюю, придерживавшую занавес, защищавший от солнца, и обе ударились прямо о мою голову. Удар разбудил меня: я сделала усилие, чтобы высвободиться из шубы, тогда обе полосы очутились на горловой кости и на руке, и от страха ли или от боли у меня занялось дыхание. В первую минуту я только могла дергать мою спавшую дочь, чтобы разбудить ее. С нею ничего не случилось, и в то время как она звала, чтобы остановиться, я имела время придти в себя. Я думала, что ранена, но этого не случилось: через шубу удар не мог быть особенно слышим, а без этого у меня непременно были бы изломаны голова, гор­ловая кость и рука. Меня вынесли из саней, терли вином, и я отделалась только синими пятнами и несколькими часами отдохновения. На последнее пришлось мне склониться против моей воли, так как надобно было починивать сани, сильно поврежденныя. Но не они одни поплатились, как я узнала уже приехавши сюда, а также два преображенских гренадера, сидевших вверху и не покидавших меня: одного отбросило к дому, противоположному тому, о который ударилась я, а другой так сильно ушиб голову об угол, что у него оказались изломанными нос и подбородок. Один из везших нас кучеров, опрокинувшись с козел верх ногами, упал на фурьера, пажей и комнатных лакеев, находившихся на передке, но по счастью он никого не раздавил. Однако мы продолжали наш путь довольно быстро, так что были 20 февраля нового стиля, в четыре часа по полудни в десяти немецких лье от этой столицы (Москвы). Здесь я нашла двух курьеров от Ея Императорскаго Величества, из которых один привез мне письмо с наставлениями о том, как я должна приехать. Оба они убеждали меня не терять времени, так как Ея Величество была в безпокойстве, превосходившем всякое вероятие. Мы перешли в другия сани ⁷ лье по довольно дурной дороге проехали в три часа. В полу-лье от города мы встретили камер-юнкера Ея Императорскаго Величества Сиверса, по­здравившего нас от имени Государыни и Великаго Князя, и сказавшего нам, что оба они вне себя от нетерпения. Камергер и кавалеры поместились на передке саней — как я уже об том говорила — мы велели опустить верх саней около дворца. Нас провезли чрез большой въезд под окнами Ея Императорскаго Вели­чества: в нетерпении увидать нас ближе, она проникла в небольшой проход где была не замечена будучи окружена офицерами, и мы проехали мимо нея. Г. Брюммер, гофмейстер Ея Величества, камергеры, камер-юнкеры ея, а также Его Императорскаго Высочества, гвардейские офицеры, лейб-компанцы встретили нас при выходе из саней. В первой моей приемной мы нашли фрейлин Ея Императорскаго Величества. Я прошла, разцеловавши их, в свою спальню, чтобы сбросить головной убор. В то время как я его отстегивала, Его Императорское Высочество вошел внезапно, не сказав на слова. Услышав шаги за собой, я обернулась — увидать и узнать его было делом одной минуты. Он мне представил принца гессен-гомбургскаго, который шел за ним, и многих других. Между тем как мы там были, обер-гофмейстер Ея Императорскаго Величества пришел нам сказать, что Императрица, в нетерпении нас видеть, просит нас перейти в ея покои. И так мы отправились туда. Невообразимо было любопытство всех, как осматривали немок с ног до головы и с головы до ног. Ея Величество сделала несколько шагов вперед в комнате, называемой ея первою приемною и которая рядом с спальнею. Здесь видишь всех. Я сняла перчатки, а она поцеловала меня, могу сказать, с нежностию. Поцеловав у нея руку, я произнесла: я приехала повергнуть к ногам Вашего Величества чувства живейшей моей признательности за благодеяния, которыми вы осыпаете мое семейство и новые знаки которых сопрово­ждали каждый шаг, сделанный мною в вашем государстве. У меня нет других заслуг, кроме того, что я настолько живо чувствую это, чтобы осмелиться просить чести ея покровительства мне, остальному моему семейству и той из моих детей, которой Ея Величество удостоила дозволить сопровождать меня в поездке к ея двору. Ея Величество ответствовала мне: все, что я сделала, сравнительно очень невелико с тем, что мне хотелось бы сделать для своего родства, моя кровь мне также дорога как и ваша; намерения мои всегда останутся теми же, и моя дружба будет ценима по моим действиям в пользу всех вас. После этой небольшой речи, Ея Величество обратилась к моей дочери. Поцеловав ее как и меня, она ввела нас в свою спальню и приказала поставить кресла, но так как разговор был оживлен, то никто не думал садиться. Я заметила, что в продолжение его Ея Величество удалялась на короткое время. Скоро она вернулась, и я думала, что она отдавала какия-нибудь приказания. После я узнала, что разсмотревши меня, она нашла во мне такое большое сходство с покойным моим братом, что не могла удержать своих слез и поэтому удалялась⁸).

Так как был пост, и Ея Величество не могла выносить испарений от мяса, которое не смеет кушать, то мы не имели еще чести быть за ея столом. Великий Князь, которому дано разрешение, первые дни ужинал и обедал с нами; но у него назначены свои часы для упражнений, почему впоследствии он только у нас ужинал или мы у него.

На другой день нашего приезда, Ея Императорское Величество прислала кава­лера поздравить нас, также как и Великий Князь. Только что мы оделись, нам представили господ, у нас дежурящих. Тут были два камергера, два камер-юнкера, четыре пажа и не знаю еще сколько других, одним словом — двор много­численный.

Многие из знатных явились представиться. Принц гессен-гомбургский пришел к нам потом с приглашением от Ея Императорскаго Величества придти в ея покои. В этот день был прием для Великаго Князя. Приемныя были пол­нехоньки так что с трудом можно было пройти. На мне было тяжелое платье, я одервенела от усталости, и ноги подкашивались, когда я пришла в покои Ея Величества. Эта любезная государыня приняла меня также как и накануне. При выходе из ея кабинета за ней следовали два камергера, несшие две ленты и звезды ордена св. Екатерины. Ея Величество надела на меня на первую, потом на мою дочь; две штатс-дамы, принц гессенский и приближенные пристегивали нам их. Ея Императорское Величество сказала потом: пройдемте к моему сыну — он будет очень рад и еще вчера хотел просить меня об орденах для вас, но не смел. Мы последовали за Ея Величеством и встретили Его Императорское Высо­чество, который шел к ней. Она нас представила и сказала, что надеется, что ея сын не оскорбится выбором вновь пожалованных ею кавалеров. Он казался в восторге. За тем нас поздравляли.

В этот день Императрица отправлялась к исповеди, почему и удалилась рано. Обедали мы у Великаго Князи, а ужинал он у нас. На другой день мы видели, как приобщалась Ея Величество, что она исполнила с примерною набож­ностью. Потом она сделала мне честь зайти в мои покои. Вот, как будем мы жить целый пост: утром, когда я одеваюсь, приходят часто три, четыре и более дам. Около полудня я выхожу; являются мужчины; из них удерживают тех, которых можно оставить. После кофе расходятся до шести часов вечера. Тогда мы идем или к Eя Величеству, или к Его Императорскому Высочеству, или же мы остаемся у себя и к нам приходят Ея Величество с Его Императорским Высочеством.

верхом. Если едут в санях, то камергеры, которые в других случаях отправляются в каретах, становятся на запятках и держут концы полости, покрывающей колени и ноги.

VI.

Известие о торжественном принятии моей дочерью греческой веры

и о празднике на следующий день.

После того как курьер, возвратившийся из Цербста, привез ваше согласие и необходимые полномочия, его преподо6ие отец Феодосий ⁹), архимандрит и духовник Его Императорскаго Высочества Великаго Князя, а ныне и Великой Княжны, быть может наиболее достойный и уважаемый монах из всего его духовенства, получил приказание Ея Императорского Величества объяснить греческие догматы. Вследствие того он приходил беседовать с нашею дочерью по два часа в день. Чем долее подвигались они, тем 6oлее ученица оставалась довольною преподаваемыми ей сведениями. Он знает основательно три вероисповедания, так как долго слушал лекции в Галле. Преимущественно он прилежал к лютеранскому; знает наши опасения против некоторых внешних обрядов его вероисповедания и очень сведущ в истории своей церкви и в началах, на которых она основана. Он более способен, чем светский человек, показать малоосновательныя предубеждения, в которыя мы погружены или по незнанию, или по небрежению.

исповедание веры. Русския слова его должно быть так прекрасны и трогательны, что русские, как вы увидите потом, не могли слышать их без слез. Я в состоянии дать только перевод, который гораздо хуже. Легкость, с которой дочь моя училась с тех пор как живет, дозволила ей скоро понять и удержать в памяти этот урок, и две недели тому назад я могла известить Eя Императорское Величество, что она в состоянии предстать пред алтарем. Великая Государыня казалась восхищенною тем и, дав сроку еще неделю, назначила торжественное принятие исповедания на 9 июля по новому стилю, а обручение в день Петра и Павла по старому стилю, которое по новому приходится 10 июля. Уроки удвоились и два последние дня дочь моя не появлялась в свет. Весь последний день она постничала, т. е. ела рыбу, приготовленную на постном масле. Это послужило к полному раскрытию тайны, которую уже всякий повторял на ухо. В этот день постоянно занятая религиозными мыслями и сосредоточенная в созерцании и молитвах, она казалось мне несколько растроганною. Я наблюдала ее так внимательно, что ни один вздох, ни одна слеза не могли от меня ускользнуть. Я выспрашивала ее, и она меня уверила — это я и сама видела — что была встревожена только действительным созерцанием тайн веры. Всю ночь она спала очень хорошо — верный признак ея душевного спо­койствия.

9-го числа, в восемь часов утра, Ея Императорское Величество приказала сказать, что она встала, а потому я благословила дочь и сдала ее на руки жене ге­нерала Румянцева, которая отвела ее, совсем еще одетою запросто по утреннему, как она была, к Ея Императорскому Величеству. Государыня, едва только она пришла к ней, прислала мне сказать, чтобы я приходила туда как только буду готова. По приходе, я нашла Ея Императорское Величество чрезвычайно растроган­ною; со мною было то же, а молодая особа не менее того. Однако надобно было явиться на глаза всего народа. Ея Величество не смела на меня смотреть, также как и я на нее, а обе мы не решались взглянуть на наше дитя. Вот, как происходило одевание их обеих. Ея Императорское Величество приказала ей сделать платье adrienne во всем одинаковое с тем, которое было на ней самой в этот день, из алого гро-де-тура выложенное по всем швам по рисунку серебряным позументом. На голове без всякаго убора была алая лента, волосы без пудры; не было притом никаких драгоценностей, кроме больших серег и банта, подаренных ей Ея Императорским Величеством во время болезни ¹⁰). Она была несколько бледна; благородный наряд возвышал ей обычную белизну, и, могу сказать, она мне ка­залась прекрасною.

Когда гофмаршал известил, что сенат, синод, офицеры гвардии и знатнейшие сановники собрались, то отправились к дворцовой церкви в следующем порядке: двор шествовал впереди; непосредственно перед Ея Величеством обер-гофмейстер и гофмаршал двора ея. Затем — Ее Величество одна, по сторонам ея камергеры и камер-юнкеры, дежурившие при ней в тот день. Потом шла я под руку с Великим Князем, а по сторонам его гофмаршал, и дежурные при нем — камергер Нарышкин и камер-юнкер князь Трубецкой — при мне. Моя дочь следовала за нами одна в сопровождении других камергера и камер-юнкера, бывших дежурными при нас. За нею следовали принцесса гомбургская, княгиня Голицына, обер-гофмейстерина двора Ея Величества, кавалерственныя дамы, фрейлины княгини и другия дамы. Приемныя были полны, так что с трудом можно было проходить.

По прибытии в церковь, мы нашли там синод, с архиепископами во главе, стоявшими полукругом, посреди которого стоял архиепископ новгородский. Ея Императорское Величество поместилась на ковре именно позади места, где была бархатная подушка, на которой должна была быть коленопреклоненною дочь моя. Великий князь и я стояли за Государынею: прочие расположились как кто мог. Войдя, Ея Императорское Величество была так растрогана, что принуждена была пройти на длинное возвышение смежное с церковью, где обыкновенно бывает, чтобы оправляться. Скоро она возвратилась, и тогда дочь моя стала на колени на бархатной подушке, и священнодействовавший архиепископ благословил ее посредством троекратнаго возложения руки на голову. Потом она поднялась, и отец Тодорский, приблизясь, подал архиепископу символ веры. Тогда этот, поклонившись пред Ея Величеством, раскрыл его, и дочь моя ясным и твердым голосом и с произношением, удивившим всех присутствующих, прочла все члены, не опустив ни одного слога. Я уже заранее так была сильно растрогана, что она еще не произнесла перваго слова, как я утопала в слезах. У Ея Императорскаго Величества лицо было закрыто от всех глаз. Все бывшие тут молились с нами за благополучие моей дочери; старики рыдали; у всех присутствовавших молодых людей на глазах были слезы. Что касается до меня, то я не была в состоянии стоять на своем месте, почему просила принца гессен-гомбургскаго встать впереди меня из опасения, чтобы моя дочь, бросавшая беспрерывно взгляды в мою сторону, не заметила моего умиления и не была тем растрогана. Однако она произнесла символ веры и отвечала на касающиеся этого предмета вопросы с уверенностью и твердостью. Поступки ея с той поры, как она взошла в церковь и в продолжение всего обряда, были проникнуты таким благородством и грациею, что я бы восхищалась ею, когда бы она не была для меня тем, чем она есть ¹¹).

Величество выбрала эту особу, потому что она считается святою у русских, и хотя из знатнаго рода, но у ней нет более близких родных, ни однофамильцев. Eя Императорское Величество исполняла эту обязанность при Великом Князе. Греческая церковь не дозволяет, чтобы одно и то же лицо несло такую обязанность у мужа и жены. Я тоже не могла быть как мать, а Ея Величество, не желая выбрать из знатных, во избежание зависти, решилась на вышеупомянутый способ.

Игуменья поместилась по левую сторону моей дочери, и тогда служившие диаконы подали архиепископу хлопчатую бумагу, миро и соль. Последней кладется несколько зерен на язык; миром помазывается средина чела, глаза, темя, шея, средина горла, руки снаружи и внутри. Тотчас после помазания миром, оно стирается хлопчатою бумагою. По окончании этого, архиепископ произносит несколько молитв и дает благословение, после чего она поцеловала руку у архиепископа, и вслед за тем мы пошли за Ея Величеством на то длинное возвышение, о котором я говорила. Там мы оставались во время службы, по окончании которой Ея Императорское Величество, взяв за руку мою дочь, поставила ее в церкви против алтаря и сама поместилась по левую ея сторону. После благословения, Ея Величество приблизила ее к ковру, на котором совершается причащение. Она помогала ей подниматься при всех коленопреклонениях, требуемых уставом греческой веры. Его преподобие отец Тодорский причастил ее. Когда были пропеты церковные стихи, служба кончилась и произнесена была эктинья за Екатерину Алексеевну, которая еще только называлась благоверною. Ея Императорское Величество отправилась в свои покои в том порядке, в котором мы пришли. Она подарила ей бриллиантовую запонку и ожерелье ценою в 150. 000 рублей. Потом мы перешли на свою половину, где принимали обычныя поздравления, и в первый раз дамы целовали у нас руки. Синод, сенат и остальные знатные следовали за дворянством обоего пола. Это продолжалось около двух часов. Весь этот день мне еще уступаемо было первое место перед моeй дочерью. Я обедала одна в обществе, а она в это время отды­хала. По уборке со столов, мы пошли со всеми, у нас бывшими, к Его Императорскому Высочеству поздравлять с двойным завтрешним праздником — днем Петра и Павла и его именинами. Сделанный моею дочерью подарок состоял из охотничьего ножа и набалдашника для трости с полным прибором из золота, изумрудов и бриллиантов. Я ему подарила таблетты из яшмы с бриллиантами. Наше посещение было коротко, потому что надо было раздеваться, чтобы отпра­виться в кремль, в котором должен были происходить завтрешний обряд.

Только что мы успели сделать это, как пришла к нам Ея Императорское Величество. Эта милостивая государыня явилась осведомиться, здоровы ли ея дети после дневной усталости. Она подала мне кольцо, которым моя дочь должна обме­няться с Великим Князем. И с той и другой стороны, эти кольца настоящия маленькия чудовища. Оба могли стоить пятьдесят тысяч экю. По окончании ужина, мы сели в карету, чтобы отправиться в кремль. Хотя этот древний дворец царей по средине Москвы, однако от места, где жил двор, и которое называется летним дворцом, отстроит на семь верст, что составит одно немецкое лье. Поезд был огромный, жар нестерпимый и пыль удушливая, хотя было 11 часов вечера. Это было причиною медленности езды и весьма поздняго прибытия. Проезжая городом, мы видели все церкви полными народа для принесения благодарственных молитв Богу по случаю праздника и события наступающаго дня. В 12 часов дня был дан общий сигнал большими кремлевскими колоколами, что означало великий праздник. Колокола всех церквей трех городов Москвы обязаны отвечать на это, а церквей считается до двух тысяч, не включая сюда часовен.

Мы встали очень рано в великий день Петра и Павла на тот конец, чтобы обычное в этих случаях молитвословие было отправлено у моей дочери. На это время я удалилась в смежный кабинет. По окончании моления, гофмаршал Крюммер велел спросить дозволения пройти к нам с Великим Князем. Это было ему разрешено, и мы были почти готовы. Тайный советник Лесток принес моей дочери от Ея Императорскаго Величества портреты ея и Великаго Князя в браслете, украшенном, бриллиантами.

Перейдя в приемную, мы принимали поздравления посланников, иностранных министров, генералов, офицеров и всех, кто хотел к нам подходить к руке.

Гофмаршал двора не замедлил объявить, что все было готово для обряда, и шествие началось вот как: весь двор, сенат, князья, офицеры, дворянство шли впереди Ея Величества. По левую ея сторону Великий Князь, несколько позади вправо принц гомбургский, обер-гофмейстер двора, три камергера, четвертый — это быль Корф — нес ея шлейф. На стороне Великаго Князя, рядом с обер-гофмейстером Ея Величества, обер-гофмаршал Брюммер, обер-камергер Бергхольц и два камергера Его Императорскаго Высочества. Я шла потом, имея по правую руку дочь мою. Мы были сопровождаемы двумя андреевскими кавалерами и дежурными камергерами и камер-юнкерами. Затем следовала принцесса гессен-гомбургская; за нею шли обергофмейстерина с кавалерственными дамами, фрейлинами и всеми являвшимися ко двору.

Ея Величество была встречена у церковных дверей синодом в полном со­ставе, архиепископ с крестом в руке шел до средины церкви впереди шествия, а здесь все в нем участвовавшие разместились рядами на право и на лево около большаго возвышения, на котором еще виднеется патриаршее место. Его Им­ператорское Высочество подал руку моей дочери и оба, низко поклонившись Ея Им­ператорскому Величеству, встали между членами синода у подножья патриаршаго возвышения.

Императрица стояла близ аналоя для евангелия. Я помещалась слева рядом, прочие расположились позади нас. Когда все установились по порядку, московский и новгородский архиепископы взяли кольца с рук жениха и невесты и отнесли их, в сопровождении множества епископов, архимандритов и диаконов, в алтарь. Они оставались там все время, как один епископ читал громким голосом указ, которым Ея Императорское Величество объявляла государству о помолвке Великаго Князя, своего Наследника, с молодою принцессою, превозглашенною с ея титулом и которая с этой минуты будет именоваться благоверною Великою Княжною всея России и Императорским Высочеством. Титул благоверной Великой Княжны есть великой важности и возвещает ее наследницею (?!). По прочтении указа, apxиепископы принесли кольцы. Диакон приподнял евангелие, на которое их поло­жили, и поднес Ея Императорскому Величеству, которая, дав благословение в качестве патриарха всей греческой церкви (!), приблизилась между двух архиепископов и надела кольцы на пальцы обрученных, которые их приняли, целуя руку и встав на колени, чтобы поклониться до земли, но Ея Императорское Величество подняла их и заключила в свои объятия с радостными слезами. По исполнении этого, архиепископы благословили обрученных именем синода, а Ея Императорское Величество обратилась к нам с поздравлениями и снова поцеловала их. Тогда я приблизилась и хотела встать на колено, но Ея Императорское Величество, заметив мое движение, схватив меня, сказала: мы в одинаковом положении, у нас одни желания. Весь этот обряд происходил перед обеднею для того, чтобы новая Великая Княгиня была поминаема на эктиньях во время службы.

Императрица заняла место на высоком возвышении, предназначенном только для царей. Его Императорское Высочество стал на возвышении напротив, указанном для наследника. Около Ея Императорскаго Величества были устроены возвышения для меня и для дочери. В то время как разменивались кольца, звонили во все колокола и стреляли из пушек. То же самое было еще при пении сотаго псалма. После обедни была проповедь, произнесенная митрополитом. Весь обряд длился четыре часа, в продолжение которых нельзя было сидеть и четверти часа.

По выходе, каждый удалился в свои покои и там принимал поздравления. Сказать, что я не чувствовала себя от всех наклонений, которыя принуждена была делать, целуя эту толпу дам, и что правая рука у меня была с красным пятном величиною в немецкий флорин от полученных мною поцелуев — это, конечно, не преувеличено и здесь все видели то.

прекрасные часы с бриллиантами и рубинами и табакерку с бриллиантами удивительнейшей работы. От дочери я получила крупное жемчужное ожерелье и две жемчужины изумительной величины, а я ей подарила прибор мой из рубинов. Несколько времени спустя Ея Императорское Величество приказала, чтобы подавали кушать. Великий Князь с невестою отправились в ея покои, а я осталась у себя, почему — об этом сейчас разскажу. Императрица имела намерение посадить меня и молодую чету обедать вместе с ней на троне, но заклятый враг, котораго имеем мы в ея совете и которому весь этот день был несносен, или будучи на столько глуп, что воображал будто я стану противиться и тогда такое сопротивление может мне повредить у Ея Величества, или же намереваясь оскорбить мое самолюбие, — привел в дви­жение столько пружин, что гг. посланники объявили, что они могут разсчитывать быть на празднике и обедать с Ея Императорским Величеством на троне в шляпах, когда я там буду; что они уступают место только Великому Князю и его невесте, а в отношении меня, они считают себя в праве быть впереди. Притязание было смело, но Ея Императорское Величество сумела найти против этого средство: она велела дать знать этим господам, что ей не верится, чтобы они вступили в состязание с дамою, но так как это случилось, то она прикажет обходиться со мною так же, как поступлено было с нею и с герцогинею, ея се­строю, во время коронования Екатерины; а так как они, посланники, желают быть на празднике, то будут даны приказания, чтобы они кушали при дворе. Вследствие того, она обедала только с Великим Князем и дочерью моею, а я за особенным столом в покое на верьху тронной залы, устроенном подобно залам, смежным с церквами в Гамбурге ¹²). Я должна была обедать одна, и стол мой был так поставлен, что я видела Ея Величество спереди и сама была ею видима.

У меня, как у Великаго Князя и дочери, служил камер-юнкер, и я просила принцессу гессен-гомбургскую сесть со мною. Позади моего стола стоял другой длинный для множества знатных дам, которых Ея Величество назначила для беседы со мною. Мои противники были засажены не знаю в какой-то покой. К ним присоединили министров и резидентов — и вот все, что они добились от их невежливости.

Этот обед Императрицы на троне прекрасное зрелище. Трон возвышается на множество ступеней: балдахин великолепен, стол четвероугольный. Ея Вели­чество одна занимает всю сторону его. Она сидит на кресле, Наследник по пра­вую сторону на стуле также занимает целую сторону; его невеста напротив его.

Перед Ея Величеством стояли прислуживающий ей камергер, а позади кресла другой с двумя камер-юнкерами; справа и слева трона стояли все камергеры и камер-юнкеры. Ниже к середине залы камерпажи впереди пажей, которые носили кушанья, подаваемыя им камер-лакеями. Кушанья представлялись гофмейстеру, а этот ставил их на стол. По правую сторону трона — стол разделенный пополам: одна половина для обер-гофмейстерины, кавалерственных дам и жен первых сановников; против них — фельдмаршалы, генералитет, и знатны; слева подобный же стол для духовенства. Кушанья Ея Величеству подают на золоте, всем прочим — на серебре. Дворянство угощается в разных покоях. Тронная кремлевская зала — остаток древности — прекрасна. Буфет занимает средину. Он окружает уступами очень широкий столб, уставленный (сосудами) от пола до свода.

— его, невесты, духовенства и верноподданных. Первые три были питы при пушечной стрельбе. Когда со столов было убрано, то все разошлись по своим покоям. Мы все были так измучены от ус­талости и от жара, что легли в постели часа на два.

Около девяти часов вечера начался бал. Открыли его Великий Князь с Великой Княжною. Первый поднял Ея Императорское Величество, а дочь моя при­гласила датского посланника; за ним следовала очередь принца гомбургскаго и моя. Бал длился около четырех часов. В продолжение его на кремле и в городе зажгли иллюминацию. Высокая башня, называемая Иван-Великий, горела огнями до маковки. Это самый большой знак увеселения, какой только можно выказать: так делается только при коронации. Много стреляли. Наконец этот утомительный день заключился ужином в два часа после полуночи. Мы все разселись по экипажам, чтобы возвратиться в летний дворец. Я отпустила молодую чету одну с женою генерала Румянцева и села в открытую коляску с принцем и принцессою гомбургскими.

На другое утро новая Великая Княжна была поздравляема кавалергардскими офицерами, лейб-компанией, тремя гвардейскими пешими полками, конно-гвардейцами, в полном составе, имея во главе своих начальников. Ее приветствовали трубы, литавры, гобои и барабаны всех этих полков, а певчие — итальянскою музыкою. Фабриканты ей преподносили ткани, ленты и пр. В этот день Императрица сделала ей честь своим посещением и пожалованием звезды и креста ордена св. Екатерины, обделанных в бриллианты, ценою в 70,000 рублей.

Двор для нея еще не назначен; но думают, что это последует скоро. Здесь я оканчиваю мои известия, прося у вас прощения за их длинноту и слог.

VII.

и праздниках, данных по этому случаю.

Уже несколько месяцев работали со всевозможным поспешением над великолепными приготовлениями к знаменитому празднику, когда наконец разныя придворныя канцелярии, также канцелярия от строений, сенат и синод доложили Им­ператрице, что они ожидают только последних ея приказаний. Великая Государыня назначала день — 21 августа. Объявления о том в народе сделаны были чрез герольдов, одетых в латы и в сопровождении отряда конно-гвардейцев и драгунов полевых полков при звуках литавр, повторявшихся три раза один за другим.

19 числа, весь двор приготовился с утра для переезда из летнего в зимний дворец. Около полудня туда отправилась Ея Императорское Величество. К семи часам вечера, за нею последовали Великий Князь и Великая Княжна incognito, т. е. в каретах, запряженных парами, в предшествии только одного дежурнаго кава­лера, обер-гофмаршала, обер-камергера; за ними же следовали графиня Румян­цева ¹³) и дамы Великой Княжны. Первоначально каждый из нас отправился в свои прежние покои, откуда послали узнать о повелениях Ея Императорскаго Вели­чества на следующие дни. Великая Княжна получила приказание немедленно отпра­виться в баню и потом ужинать уединенно, что составляет род постановления в греческой церкви (!). Великий Князь ужинал в своем покое, а я у себя с моим братом.

тишина, поддержанию которой содействовали множество караульных и сторожей, разставленных преимущественно вокруг дворца для отстранения езды и шума.

Нас следовало всех разбудить, что действительно и случилось — в пять ча­сов утра тремя пушечными выстрелами с крепости, адмиралтейства и по стольку же с военнаго корабля и с каждой галеры и яхты эскадры, расположенной на Неве. Войска, которыя их занимали, а также и в городе пробили в то же время зорю, на что отвечали все колокола. Полевыя войска, долженствовавшия стоять по сторонам улиц заняли свои места в ожидании гвардейцев, которые имели рас­положиться в проездах ко дворцу и к церкви. Мне следовало быть готовою пер­вой, и я была в 6 с половиною часов и послала узнать, встала ли Великая Княжна? Она вставала с постели. Позвав графиню Румянцову и дам, я отправилась с ними в покои моей дочери. Мы одели ее в простой домашний наряд, чрезвычайно, впрочем, благопристойный, белый с золотом, в ночной чепчик и маленькия фижмы. Только что это было сделано, как Eя Императорское Величество прислала звать нас чрез дежурнаго камергера. Чтобы дойти туда, мы сделали обход, так как принуждены были пройти прямо тронную залу и первыя приемныя. Мы не преми­нули встретить много лиц, начавших уже собираться во дворец и не смевших нас приветствовать, т. е. подходить к руке.

Императрица приказала нас ввести в парадную опочивальню. У ней уже были совсем убраны волосы, но наряд был вполне домашний. Дочь моя первая, а потом я произнесли ей небольшия речи, какия только лучше могли придумать, на счет события дня, одолжения ея нам и нашу признательность. Великая Госу­дарыня отвечала с тою добротою и обворожительностью, которыя только ей свойственны.

Когда Великая Княжна поместилась за уборным столом, то все статс-дамы получили дозволение войти. Она была причесана своими горничными и парикмахером. Ея Императорское Величество приказывала только там-сям кое-какия украшения. Она сама возложила на ея голову маленькую бриллиантовую корону. Волосы Великой Княжны не были напудрены; платье ея были из самого великолепного, какое я видела в моей жизни, серебрянаго glace, и окаймленное на высоте пол-юбки битью из золота. Это прекрасное украшение, эти драгоценности, которыми она была покрыта, придавали ей, могу сказать, обворожительный вид. Ее слегка подрумянили, и цвет ея лица никогда не был прекраснее, как тогда. Ея светло-черные, но блестящие волоса выказывали более ея молодость и придавали прелестям смуглянки мягкость, свойственную белокурым.

Ея Императорское Величество, приказав придать все возможныя украшения на­ряду Великой Княжны (к ея выгоде), кончила тем, что начала одеваться сама. Весь этот день у нее на голове была императорская корона, а на плечах — мантия. Платье она имела одинаковое с невестою, исключая то, что оно было из гроденапля каштанового цвета.

что во все дни, когда продолжались эти праздники, они одеты были одинаково, и что три дня были в платьях, а остальное — в епанчах.

Государь Наследник, говорю я, в сопровождении моего брата ¹⁴) и принцессы гессен-гомбургской, отправился в маленькой янтарный кабинет, смежный с покоем, где одевали невесту; остальные покои во дворце наполнены были всею Poccиею.

По занятии постов гвардейцами в окрестностях дворца и церкви, и когда конногвардейцы сели на лошадей, тронулся поезд экипажей, разставленных по чинам. За исключением камергеров, камер-юнкеров двора Ея Величества и Их Императорских Высочеств, обер-гофмаршала и маршала, которые ехали впереди верхом или в колясках, как это будет видно впоследствии, каждый, смотря по своему чину садился в экипажи по мере того как они подавались. Ше­ствие началось почти в таком порядке:

Отряд кирасирскаго полка. Церемониймейстер в открытой коляске. Экипажи камер-юнкеров Великой Княжны и Великаго Князя, начиная с младшаго, пред­шествуемый каждый четырьмя лакеями. Экипажи их камергеров и камер-юнкеров двора Ея Императорскаго Величества, предшествуемые каждый шестью лакеями. Экипажи камергеров Ея Величества, впереди каждаго по шести лакеев и по гайдуку у правой дверцы. Экипажи генерал-майоров с двумя скороходами и десятью лакеями впереди. Экипажи генерал-лейтенантов с четырьмя скороходами и де­сятью лакеями впереди. Экипажи генерал-аншефов, министров, сенаторов и кавалеров ордена св. Андрея, каждый по старшинству; у всякаго по два пажа на подножках, один гайдук, несколько арапов и гусар; впереди каждаго четыре скорохода, двенадцать лакеев и шталмейстер верхом. Экипажи обер-гофмейстера Ея Величества и фельдмаршалов, предшествуемые каждый двумя скороходами и прочими. Отряд конногвардейцев, с своими литаврами во главе. Четыре придворные фурьера верхами. Двадцать четыре придворныя кареты, занятыя фрейлинами двора, начиная с девицы Каин и состоящих при Великой Княжне, камер-фрейлина, статс-дамы, обер-гофмейстерина; каждый экипаж предшествуем двумя скороходами, шестью лакеями, а у правой дверцы по гайдуку.

¹⁵), четыре гайдука у дверцы; Шильдт верхом по правую сторону; скороход в лив­рее моего брата впереди его лошади, 4 конюших по сторонам у лошадей.

Обер-церемониймейстер явился известить мою очередь и что Великая Княжна совсем готова. Я сошла в сопровождении принцессы гессен-гомбургской, предшествуемая церемониймейстером; шлейф платья у меня поддерживал г. Латторф. Принцесса села около меня по левую сторону. Наш поезд походил во всем на братнин, но экипаж был новее и стало быть красивее. Скороход в моей лив­рее шел перед лошадью г. Латторфа.

Поезд Ея Императорскаго Величества открылся придворными трубачами и литаврщиками. Обер-церемониймейстер в открытой коляске с своим жезлом в руке. Гофмаршал и обер-гофмаршал двора Ея Императорскаго Величества также в открытых колясках с маршальскими жезлами. 14 сержантов, которые в этой стране всегда сопровождают Государя, когда он показывается народу. Че­тыре комнатные фурьера. Шесть обыкновенных придворных фурьеров. Начальник пажей верхом. 36 пажей верхом. 6 комнатных пажей верхом. Камер-юнкеры комнаты Великой Княжны, Великаго Князя, их камергеры и камер-юнкеры комнаты Ея Величества, камергеры Ея Величества по два, каждый в предшествии двух скороходов впереди их лошадей. Два обыкновенных шталмейстера. Обер-шталмейстер. 24 конюха верхами. 12 камер-лакеев. 40 лакеев.

Карета Ея Величества — она была настоящий маленький замок; запряжена в восемь лошадей, каждая ведома одним конюшим. Два камер-пажа стоя, облокотившись одною рукою на империал; шесть арапов и двенадцать гайдуков шли по сторонам, дверец, два генерал-адъютанта верхами по правую сторону; обер-шталмейстер по левую.

лакеев; около кареты четыре гайдука. Экипажи и прислуга обер-гофмейстерины и статс-дам; все одинаковы с фельдмаршальскими. Экипажи многих знатных господ министров, которые также их сделали для своих жен, и которых количество прислуги соответствовало чинам их мужей. Все эти экипажи были такой красоты, что надобно было их видеть, чтобы понять ее.

У Ея Императорскаго Величества в карете сидели молодые обрученные. Все остальные, по мере того как приезжали, проходили в церковь и занимали назначенныя им места. Что касается до моего брата, принцессы гессен-гомбургской и меня, то мы ожидали Ея Императорское Величество внизу входа, у возвышения, сделанного в виде моста, покрытаго красным сукном, и где духовенство в полном составе, а именно: епископы московский, новгородский, псковской, петербургский, переяславский, крутицкий, иерусалимский, множество архимандритов, священников, диаконов с кадилами в руках, хоры певчих и все, которые должны являться в этих случаях, встретили Ея Императорское Величество. Архиепископ новгородский поднес Евангелие, и все, следовавшие за ним, пошли попарно впереди Ея Императорского Величества, которой шествие было в таком порядке: Ея Императорское Величество одна; шлейф ея платья нес обер-гофмейстер и четыре камергера: перед нею шел обер-церемониймейстер, за ним справа обер-гофмаршал ея двора и маршал. Затем Великий Князь, имея по правую сторону Великую Княжну, которой платье поддерживали два ея камергера. Почти между Ея Императорским Величеством, Великим Князем и Великою Княжною шли гофмаршал двора Великаго Князя и его обер-камергер, однако в стороне от персидскаго ковра, постланного на этот случай.

Принцесса гомбургская и я остались справа и слева у входа. По прибытии, мы дали идти вперед Великому Князю и Великой Княжне на расстоянии четырех шагов и потом непосредственно последовали за ними, причем я шла по правую, а принцесса по левую сторону. Шлейф моего платья нес г. Латторф. Императрица поместилась под наметом из бархата, шитаго золотом; возвышение для Великаго Князя и Великой Княжны были по ея правую сторону, но несколько позади. Брат мой, принцесса гессен-гомбургская и я имели возвышение на право от втораго возвышения, так что мы все стояли по правую сторону. Напротив нас, по другую сторону церкви стояли министры и все знатные на ступенях в роде амфитеатра, устроеннаго вдоль стен и где мужчины и дамы, последния с нашей стороны т. е. позади нас и выше, имели каждый свое место, назначенное по их чину. Иностранные министры вовсе не были, потому что им следовало быть при дворе по выходе из церкви, откуда, если бы они там находились, не было бы способов вы­вести их, без нарушения порядка шествия.

По окончании обедни, были произнесены только краткия молитвы, после чего священнодействовавший епископ приблизился к Ея Императорскому Величеству и, низко поклонившись, спросил ея приказаний для начатия обряда бракосочетания. Получив их, он взошел в алтарь. Тогда обер-церемониймейстер, с своим жезлом в руке, обер-гофмаршал и гофмаршал двора Ея Величества, стоявшие до тех пор перед нами против Императрицы, поместились справа и слева богатаго амвона, возвышавшагося на одну ступень по средине церкви против царских дверей.

Ея Ииператорское Величество покинула трон в то время как жених и невеста сошли с их возвышения, а мы с своего. Она взяла каждаго за руку и, приблизившись, поставила лицами, обращенными к алтарю, Великаго Князя справа, а Великую княжну слева. Затем Государыня поместилась на стороне Великаго Князя. Я имела честь быть по правую ея руку на один шаг позади; принцесса гессен-гомбургская также на моей стороне. Когда все, таким образом разместились, архиепископ вышел из алтаря в сопровождении других двух архиепископов, из которых каждый нес по золотому венцу.

— для Великой Княжны, подан обер-егермейстеру, графу Разумовскому.

Венец Великаго Князя был надет ему на одну минуту и потом держался над головою во все продолжение церемонии; тоже 6ыло сделано и с венцом Великой Княжны, что, хотя она и высока, и в половину не стоило столько труда обер-егермейстеру, как моему брату ¹⁶). Когда они ходили вокруг аналоя, как это в обычае, греческой церкви, то шлейф Великой Княгини был поддерживаем двумя камергерами Ея Величества, несшими ея шлейф при входе в церковь. По прочтении евангелия, епископ взял, обменял и благословил кольца, а потом подал их Императрице, которая благословила их еще раз и надела новобрачным на руки. После обряда, они упали к ногам Ея Величества, которая подняла их и расцеловала с восхищением. Тогда подошла я, но она, не допустив стать ближе и унижаться, поцеловала меня и повторила сказанное уже ею в Москве при обручении. Все заняли свои места, отец Тодорский, духовник Великаго Князя, вновь посвященный в епископы псковские ¹⁷), произнес прекрасную проповедь, в кото­рой он много распространялся о чудесах Провидения в тех, кого предназначает оно отцами своих народов: он видел перст Провидения в рождении этих двух отраслей домов ангальтскаго и голштинскаго, которые превознес исторически, при чем не забыл ничего, что должно украсить и распространить цветистую речь. За проповедью следовал молебен, которому вторили троекратные выстрелы войск, стоявших под ружьем, с крепости, адмиралтейства и эскадры, также звон всех колоколов.

Между тем как кончался молебен, ехавшие впереди потихоньку тронулись в поезде, так что церемониймейстер доложил о мoeй очереди в то время, когда Ея Величество принимала еще поздравления от епископов. Мы пустились по дороге, по которой приехали, т. е. вдоль проспекта чрез триумфальную арку адмиралтейства по Большой улице, потом по Мильонной к адмиралтейству. Только что по­казалось начало поезда Ея Императорскаго Величества, эскадра, крепость, адмиралтейство подали знак к новой общей пальбе, что в соединении с криками войска и народа производило страшный гул.

только над одною ея особою.

(Изъяснение чертежа). 1) Ея Императорское Величество. 2) Великий Князь. 3) Великая Княгиня. 4) Я. 5) Принцесса гессен-гомбургская. 6) Moй брат. 7) Обер-гофмаршал Ея Величества, разрезывавший ей кушанье. 8 и 9) Два камер-юнкера двора Ея Императорскаго Величества, разрезывавшие кушанья для прочих.

Императрица сидела на кресле, и ей прислуживали ея обер-гофмейстер, гофмаршал двора, обер-шталмейстер, четыре камергера и все камер-юнкеры ея двора. Стулья Великаго Князя и Великой Княгини были покрыты красным бархатом, шитым золотом. Им прислуживали камергеры Ея Императорскаго Величества. Мне подавали камергеры Великаго Князя, брату моему — камергеры Великой Кня­гини, а принцессе гессен-гомбургской — камер-юнкер Великаго Князя. После втораго блюда Ея Императорское Величество сделала мне честь, предложив здоровье новобрачных, я его предложила моему брату, а этот — принцессе гессен-гомбургской. Новобрачные начали потом здоровье Ея Императорскаго Величества. Великий Князь предложил его мне, я — принцессе, а Великая Княгиня с своей стороны пре­дложила моему брату. Затем Ея Императорское Величество почтила меня превозглашением тоста за мое здоровье. Все здоровья питы при пушечных выстрелах, с различием однако в числе их. Десерт был великолепен, и из-за столов вышли, когда было 11 часов вечера. Все знатные, дворянство и духовенство были угощаемы на разных столах, которых в этот день при дворе было несколько сотен.

Необходим был маленький промежуток, чтобы прибрать большую гале­рею, в которой обедали. Мы им воспользовались для нашего отдохновения. Ея Императорское Величество скоро появилась и велела начать бал; он заключался в одном польском, который танцевали Ея Императорское Величество, Великий Князь, Великая Княгиня, я, принцесса гессен-гомбургская, мой брат, статс-дамы и первые сановники. Бал не продолжался долеe половины втораго. Тогда Ея Импе­раторское Величество отправилась в покой новобрачным, причем впереди ея шли церемониймейстер, обер-гофмейстер ея двора, обер-гофмаршал, гофмаршал и обер-камергер двора Великаго Князя, а следовали за нею только новобрачные, которых держали за руки я, мой брат, принцесса гессен-гомбургская, также обер-гофмейстерина, статс-дамы, камер-фрейлины и фрейлины. Едва все дамы вошли в означенный покой, мужчины оттуда удалились, двери были заперты, а между тем новобрачный прошел в комнату, где он должен был переменить одежду. Начали с раздевания невесты. Императрица сняла с нея корону; я уступила прин­цессе гессен-гомбургской честь надеть на Великую Княгиню сорочку; обер-гофмейстерина подала ей спальное платье, а остальные дамы прислуживали при надевании великолепнейшей в свете домашней одежды. За исключением этого, здесь при раздевании новобрачных гораздо менее обрядов, чем у нас, ни один из мужчин не смеет уже входить, когда новобрачный взошел раздеваться на ночь; не танцуют la guirlande и не раздают вовсе подвязки.

Когда Великую Княгиню одели, то Ея Императорское Величество пришла к Великому Князю, которому помогали раздеваться обер-егермейстер граф Разумовский и мой брат. Государыня привела его к нам: вся его одежда была одинакова с надетою на его супругу, но он в ней далеко не был так хорош.

было хотела выразить ей мою признательность и благодарность, но эта великая государыня засмеялась надо мною. Оставим покоиться новобрачных, чтобы описать покои, в которых они опочивали. Эти покои состоят из четырех больших комнат, одна прелестнее другой. Большой кабинет есть самый богатый из них. Обит он серебряною парчею, затканною шелком с переливами удивительнаго вкуса; вся мебель ей соответствует: стулья, занавесы и пр. Спальня обита алым бархатом, который выдавался в яркий красный цвет. На нем вышиты столбы и гирлянды из серебра, вышитаго выпукло, а на кровати гладкой бархат; меблировка согласована с этим убранством. Она так прекрасна, имеет такой особенный вид, так величественна, что ея нельзя видеть без изумления.

22-го числа только что проснулись молодые, Ея Императорское Величество поcлала за Великим Князем и вручила ему для его молодой супруги превосходнейший и полнейший, какой только можно видеть, прибор из сапфиров и бриллиантов. От себя Государыни послала ей подобный же прибор из изумрудов и, кроме того, все, то нужно дли утренней одежды, огромное и великолепное приданое из 6елья, кружев и платьев, какия когда-либо были виданы. Я не пошла к ним, когда они только что встали с постели; потому что осталась в прежнем своем помещении и не могла пробраться туда, не быв замеченною, а между тем не прилично было быть одетою по домашнему, что, однако, могло случиться, так как я легла в три часа утра. В одиннадцать часов до полудня объявили, что новобрачных можно видеть. Я должна была отправиться к ним одною из первых. Все покои были уже так наполнены народом, что я с трудом могла проходить.

Это был отлив и прилив: один сменяли других. Посланники и иностранные министры приняты первые; потом — знатные, сенат, министры, двор, офицеры всех чинов и дамы до жен бригадиров. Когда это сборище, которое и меня также поздравляло, разошлось, то явилось духовенство в полном составе поздравлять Их Императорския Высочества. Новгородский архиепископ произносил слово и исполнил это с достоинством.

После того новобрачные отправились в летний дворец, куда уехала негласно Ея Императорское Величество. Такое торжественное посещение родителей новобрачных требуется обычаем и даже исполняется частными лицами, и в таком случаете, которые у себя справляют свадьбу, переезжают в другой дом для принятия новобрачных. Особенность тут та, что родные молодой не могут при этом при­сутствовать, и так ни я, ни мой брат там не были. Поезд молодых состоял из тех лиц, которыя к ним назначены. В первый раз они поехали одни в карете. Выезд у них был прекрасный. Обедали они запросто с Ея Императорским Величеством и возвратились ко двору около четырех часов по полудни. Туда собрались все к семи часам вечера для приема Ея Императорскаго Величества, которая прибыла около восьми часов, и мы ее встретили внизу у подъезда.

Прибыв в галерею, она прошла в свой большой кабинет, где принимала поздравления иностранных министров, между тем как Великий Князь с Великою Княжною открывали бал. Она пригласила моего брата, а Великий Князь — меня, а потом принцессу гессен-гомбургскую. По выходе, Императрица приглашала танцовать с собою Великаго Князя, посланников, моего брата и фельдмаршалов. Бал длился до полуночи, и за ним следовал ужин за фигурным столом с фонтанами, которым я сохранила рисунки. Из пристрастия к этим фонтанам, на устройство их потрачены чрезвычайныя издержки, За столом поместились по нумерам, за исключением молодых, занявших средину. Пили только за здоровье Ея Величества при пушечных выстрелах.

24 числа весь двор собрался около десяти часов утра у новобрачных для принятия Ея Императорскаго Величества, которая должна была торжественно обедать у них. Действительно Государыня прибыла около двух часов по полудни. Выезд ея был блестящ и великолепен; сама она была прекрасна. Все мы ее встретили внизу у большой перегородки снаружи дворца. Пройдя в большой кабинет, Великий Князь, в качестве хозяина, подал ей чару. Она показала вид, что пила из нея; потом потчивали также дам и всех присутствовавших. Когда кушанье было по­дано, то Государыня села на обычное свое место, вот как: 1) Ея Императорское Величество; 2) я; 3) мой брат; 4) обер-гофмейстерина; 5, 6) фельдмаршалы; 7) статс-дамы; 8) генерал-аншефы, андреевские кавалеры, сенаторы и министры; 9) Великий Князь; 10) Великая Княгиня, как хозяин и хозяйка, егермейстер Бредаль в качестве форшнейдера. Ея Императорскому Величеству прислуживали обер-гофмашал Брюммер, обер-камергер Бергхольц, два камергера и два камер-юнкера Великаго Князя и Великой Княгини. Им самим, брату моему и мне также прислуживали их придворные. Прочие, бывшие с Ея Императорским Величеством были угощаемы на разных столах. Императрица первая начала здоровье новобрачных, сделав мне честь предложением тоста. Принцесса гессен-гомбургская не была на обеде по нездоровью, а потому я обратилась с тостом к моему брату, который передал его в круговую на лево, тогда как обер-гофмейстерина сделала тоже на право. Новобрачные в свою очередь обратилась с тостом за здоровье Ея Императорскаго Величества ко мне и к моему брату, после чего государыня почтила нас превозглашением здоровья за нас. Тосты кончились пожеланием счастливаго царствования Ея Императорскому Величеству.

В этот день предполагалось для народа пустить вино из великолепных фонтанов, изящно сработанных, и угощать хлебом и шестью быками, из которых в каждом заключалось по стольку же других в кусках с тысячами разной дичи и жаренаго из прочих мяс. Представление должно было быть дано по окончании обеда, тотчас после съезда ко двору посланников, и народ толпами ожидал этого с жадностью, в этих случаях свойственною подобным людям в целом свете. По неосторожности обер-гофмаршала двора Ея Императорскаго Величества, был при том поставлен только небольшой караул, который отдыхал у небольшой деревянной перегородки, которою обнесен для безопасности прохожих ручей, окружающий род луга напротив зимнего дворца, где было приготовлено зрелище. На небольшом возвышении, выдававшемся на выступе у одного из подъездов дворца, выходившем к покоям, где обедали, помещался офицер, обязанный подавать сигналы пушкарям к стрельбе во время превозглашения тостов и к начатию расхвата угощений, когда бы наступило к тому время. Но народ, еще с ночи с алч­ностью обращенный лицами к окнам, чтобы кинуться по первому знаку, не за­бавлялся соображениями, касался ли до него или нет первый поданный сигнал, и едва только приметили знак, означавший пальбу во время перваго тоста, то опрокинул загородку, смял караульных и ринулся на свою добычу. Доложили Ея Ве­личеству, что растаскивают хлеб. Она только засмеялась, но один из прислуживавших господ, вернувшись, уверял, что дело вышло нешуточным: не имели мы досуга и для одного мгновения ока, чтобы встать из за стола, как на площади уже ничего не осталось. В наказание народа, вино не было пущено из фонтанов.

Министры собрались около пяти часов вечера. В большой галереи был большой концерт итальянской музыки. Там играли до поздней поры, а потом ездили по городу смотреть иллюминацию.

25-ю числа, двор с утра переехал в летний дворец. Мне не совсем здоровилось, а потому я была рада отдохнуть и последовала туда только ко времени представления оперы, которая была из игривых.

и меня. Первая была цветом розовая с серебром; вторая — белая с золотом, третья — голубая с серебром; четвертая — ранжевая ¹⁸) с серебром. Императрица и все, не участвовавшие в кадрилях, были в обыкновенном платье. Ужинали в галерее за четырьмя разными столами, составлявшими столько же полукружий во круге водоема, в котором бил великолепный фонтан.

Те же кадрили собрались еще 27-го числа у своих предводителей в летнем дворце; на этот раз ужинали как попало за множеством столов, смотря по же­ланию каждаго.

28 го числа был роздых.

29-го числа, двор и город собрались в общественном маскараде при дворе. Бал длился далеко за полночь. Он проходил во множестве разных покоев и кончился тем, что отправились в залу французской комедии. Давали La princesse d'Elide Мольера. По средине комедии в антракте накрыли множество столов в ложах. Большая ложа назначена была для Великаго Князя, Великой Княгини, моего брата, меня и посланников. Ея Императорское Величество имела свою, куда она сама назначала лиц, долженствовавших там находиться. Все прочия ложи и партер были также угощаемы прохладительными кушаньями и холодными жаркими. По окончании закуски в двух главных ложах, занавес поднялся и пьеса кончилась только к трем часам утра.

куда собрался и весь остальной двор. Ея Императорское Величество явилась с короною на голове, одетая также в орденском платье. Кавалеры, после допущения к руке Государыни, отправились вперед, чтобы занять места в предоставленных им придворных каретах. За ними последовала Императрица в сопровождении Великаго Князя. Великая Княгиня, а также обер-гофмейстерина, статс-дамы и фрейлины двора поехали следом каждыя по двое.

Подъехав ко входу монастыря, где почивает св. Александр Невский, архимандрит во главе своего духовенства принял Императрицу, и она, выйдя из кареты, пошла пешком до внутренности монастыря; кавалеры ордена предшествовали ей по двое, а дамы следовали за нею. Тройный залп из пушек возвестил еяприбытие. Сначала были в церкви, где, по окончании обедни, начался молебен притроекратной пальбе из пушек эскадры, которая сопровождала маленький ботик, строенный отчасти собственными руками Петра Великаго. Нося имя святаго, который праздновался в этот день, этот ботик ежегодно приводится к пристани около монастыря. Ея Императорское Величество обедала с кавалерами, а мы за другим столом в том же покое против нея, с дамами и духовенством.

После обеда для окончания церемонии с знаменитым ботиком, Ея Импера­торское Величество собственною особою поехала на него, поцеловала находившееся там изображение своего отца и отправилась потом в своей шлюпке для постанов­ления ботика на место. Четыре галеры, при звуке барабанов и труб, предшествовали ей. Ботик очень ветх для того, чтобы можно была его спустить на воду, почему для перевозки его сделан род длинный лодки. На ней 6ыл адмиральский флаг, и она занята всегда вице-адмиралами; тянут ее две шлюпки, на которых сидят офицеры. Ея Императорское Величество следовала за ними в своей, имея императорский штандарт и рулевым капитана командора. Все шлюпки эскадры и галеры следовали за нею. При входе в большую Неву, она была встречена прочими шлюпками и баржами. Это были род гондол, какие есть в городе. При приближении к адмиралтейству Государыне салютовали с адмиралтейства и крепости. Галеры ея отдали салют, а трубы и литавры придворныя ответствовали со всех балконов залы. Императрица сходила у крепости и возвратила ботик, который ей вверен на сохранение. По возвращении ко двору, начался бал. Затем последовал фейерверк, а потом — ужин в галерее, где Ея Императорское Величество ужинала еще с кавалерами ордена и тем кончила самыя веселыя празднества, какия могли только даваться в Европе.

Примечания

¹) В начале эти известия сообщены в письме к тетке княгини, Mapии-Елисавете, аббатиссе герфордской. Вообще о всех известиях, говорено выше в примечании на стр. 1.

²—1764).

³) Такой титул, придан Нарышкину во всех случаях, когда здесь о нем упоминается. Это был камергер Семен Кириллович Нарышкин, пожалованный в гофмаршалы в декабре 1744 года, а прежде бывший не долгое время посланником в Англии.

⁴) Как Корф., так и Солтыков были в главе отрядов, карауливших семейство лишеннаго престола императора Иоанна III Антоновича, временно находившагося тогда в Дюнамюнде.

⁵) 17 февраля 1744 года.

⁶) Т. е. для овладения престолом.

⁷

⁸) Княгиня ангальт-цербстская приехала в Москву 9 февраля 1744 года, и вскоре за тем в С. петербургских ведомостях 1744 г., № 25, стр. 198, сообщено: «молодая прин­цесса показывает великую охоту к знанию русскаго языка и на изучение онаго ежедневно по нескольку часов употреблять изволит...».

⁹) Княгиня ошибается в имени: духовное лицо, о котором здесь идет речь, был Симон Тодорский, архимандрит ипатский.

¹⁰) Об этом подарке есть упоминание в С. -Петербургских Ведомостях 1744 года, № 25, стр. 199; здесь он назван «шлейф на шею и серьги брилиантовыя ценой от 50 до 60,000 руб.».

¹¹) В С. -Петербургских ведомостях 1744 года, стр. 438, между прочим, было сооб­щено об этом o6ряде: «невозможно описать, коликое с благочинием соединенное усердие сия достойнейшая принцесса при помянутом торжественном действии оказывала, так что Ея Императорское Величество сама и большая часть бывших при том знатных особ от радости не могли слез удержаться».

¹²«в верху в тайнике».

¹³) Муж ея граф Александр Румянцев пожалован в это достоинство по случаю заключения мира со Шведами, 14 июля 1744 года.

¹⁴) Принц Фридрих-Август шлезвиг-голштинский прибыл в Poccию в феврале 1745 года. Некоторыя подробности о приезде его см. Memoires de Catherine II ( Londres, 1859), 32—35.

¹⁵) Это выражение взято из современных Журналов походных и церемониальных банкетных.

¹⁶) Принц шлезвиг-голштинский был небольшаго роста.

¹⁷

¹⁸) По тогдашнему рудо-желтая.

Редакция и подготовка текста – Ирина Ремизова.

Иоанна-Елизавета Ангальт-Цербстская. Известия, писанные княгиней Иоанной-Елизаветой Ангальт-Цербстской, матерью императрицы Екатерины, о прибытии ее с дочерью в Россию и о торжествах по случаю присоединения к православию и бракосочетания последней. 1744-1745 годы // Сборник Российского исторического общества, 1871. – Т. 7. – С. 7-67.