Екатерина II - Циммерману И. Г., 9 мая 1785 г.

II.

С. -Петербург, 9 мая 1785 г.

Я только что получила, милостивый государь, ваше любезное письмо от 29 марта. Мне весьма приятно узнать, что мое письмо рассеяло тоску, овладевшую вами. Оно оказало вам, до некоторой степени, ту же услугу, какую оказала мне ваша книга; тернии, на которые вы мне указали, вывели меня из уединения, на которое я почти обрекла себя в течение девяти месяцев и от которого мне было трудно отрешиться. Вы никак не подозреваете, что я делала в это время; в виду исключительности факта я вам скажу об этом. Я старалась рассеять скуку неслыханными доселе пустяками: я составила список от двух до трех сот коренных русских слов, затем велела перевести их на столько языков и наречий, сколько мне удалось отыскать; число их зашло уже за вторую сотню. Всякий день я брала одно из этих слов и писала его на всех языках, которые мне удавалось узнать. Это занятие доказало мне, что кельтский язык сходствует с остякским; что слово, означающее на одном языке небо, на других значит облако, тумань, свод. Что слово Бог на иных диалектах значит всевышний или добрый, а на других — солнце или огонь. Этот конек наскучил мне после того, как глава об уединении была прочитана. Но так как мне было бы все-таки жаль бросить в огонь такую массу бумаги, к тому же зала, длиною в девять сажен, которую я занимала в виде кабинета в моем эрмитаже, довольно тепла, то я велела пригласить ко мне профессора Палласа и, покаявшись ему чистосердечно в моем грехе, решила вместе с ним издать эти переводы, которые могли бы принести пользу тем, кому пришла бы охота заняться плодом скуки другого человека; для этого издания ожидают лишь несколько наречий восточной Сибири. Увидят ли люди или не увидят в этом труде вещи, замечательные во многих отношениях, это будет зависеть от мыслительной способности тех, кто будет им заниматься, и отнюдь не касается уже меня; может быть, он совершит чудо, подобное тому, какое произвел на меня св. Антоний в вашем изложении. Те два тома этой прекрасной книги, которые вы обещаете прислать мне, будут приняты мною с удовольствием; излишне будет говорить, как я ценю ее; надеюсь, вы не сомневаетесь в этом. Заметьте, пожалуйста, что все это должно служить ответом на ваше письмо, и что я дошла, таким образом, до того места, где вы говорите в таких трогательных выражениях и так согласно с моими собственными мыслями о моем князе Орлове. Да, милостивый государь, вы описываете этого единственного в своем роде и поистине великого человека, так плохо понятого современниками, именно таким, каков он был; мы с вами всегда будем сожалеть о нем. Его храбрость, его геройские доблести имели прекрасный случай выказаться в их истинном свете при двух обстоятельствах. Последним была чума в Москве, о которой вы мне говорите; я увековечила память об этом событии триумфальной аркой, воздвигнутой из мрамора в Царском Селе, на которой надпись гласит просто: Орлов спас Москву от совершенного разорения, что также справедливо, как и надпись на медали, которая понравилась вам и которую я вам посылаю; вместе с ней вы получите медаль, выбитую в честь его брата, в память славной Чесменской битвы, которая надолго обрекла морские силы блистательной Порты совершенному бездействию; эти две медали составляют редкое явление в одном и том же семействе и свидетельствуют о доблестях, которые прославляют людей, обладающих ими, и приносят пользу отечеству. Ваш друг Вейкардт страдает в настоящее время ревматизмом в бедре, не поддающимся никаким лекарствам и который излечу, может быть, я, хотя я и не врач. Что касается моего здоровья, то оно соответствует вашим пожеланиям. Не могу закончить это письмо не высказав вам, насколько я тронута всем тем, что вы высказали приятного и лестного для меня; поверьте, что ваш образ мыслей вызывает с моей стороны полное сочувствие. В этом служит вам, впрочем, порукою уважение, с каким относится к вам Екатерина.