Из предисловия Я. Л. Барскова (Екатерина II и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791))

ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ Я. Л. БАРСКОВА

12 октября 1791 г. к пяти часам пополудни курьер привез в столицу весть о смерти кн. Г. А. Потемкина, который умер по дороге из Ясс в Николаев 5 октября 1791 г. среди степи. Екатерина была потрясена. "Слезы и отчаяние" отмечает в "Дневнике" ее секретарь А. В. Храповицкий: "В 8 часов пустили кровь, в 10 часов легли в постель - 13/Х. Проснулись в огорчении и в слезах. Жаловались, что не успевают приготовить людей. Теперь не на кого опереться, - 16/Х. Продолжение слез. Мне сказано: "как можно Потемкина мне заменить? Все будет не то. Кто мог подумать, что его переживут Чернышев и другие старики? Да и все теперь, как улитки, станут высовывать головы". Я отрезал тем, что все это ниже ее величества. "Так; да, я стара. Он был настоящий дворянин, умный человек, меня не продавал; его не можно было купить", - 21/Х. Уведомление к принцу Пассау о кончине кн. Потемкина: "c'etait mon ami cheri, mon eleve, homme de genie, il faisoit le bisn a ses ennemis et c'est par la qu'il les desarmoit" (это был мой дорогой друг, мой ученик, гениальный человек, oн творил добро своим врагам и этим их обезоруживал). Екатерина оправлялась от удара медленно. "Вчера ввечеру, - отмечает Храповицкий 19/XI, - и сегодня поутру плакали, - 24. XI. Причесались, убрали голову, но при надевании платья вдруг слезы... Жалуются ипохондриею и не могут сносить публики, - 4/XII... вдруг прыснули слезы при чтении письма из Ясс - 6/1. 1792. Получен из Ясс мирный трактат, подписанный уполномоченными с турецкой и с русской стороны; курьеру пожалован чин генерал-майора и 2 т. червонных, но за уборным столом слезы", и т. д., и т. п.

Заметки Храповицкого совпадают с письмами императрицы Грамму. "Снова поразил меня, как обухом в голову, страшный удар, - пишет она в 2 1/2 как я огорчена. С прекрасным сердцем он соединял необыкновенно верное понимание вещей и редкое развитие ума. Виды его всегда были широки и возвышенны. Он был чрезвычайно человеколюбив, удивительно любезен, а в голове его непрерывно возникали новые мысли. Никогда человек не обладал в такой степени, как он, даром остроумия и умения сказать словцо кстати. Его военные способности поразительно обрисовались в эту войну, потому что он ни разу не оплошал ни на море, ни на суше. Никто менее его не поддавался чужому влиянию, а сам он умел удивительно управлять другими. Одним словом, он был государственный человек как в сонете, так и в исполнении. Он страстно, ревностно был предан мне; бранился и сердился, когда полагал, что дело было сделано не так, как следовало. С летами и опытом он исправился от многих своих недостатков. Три месяца тому назад, когда он приехал сюда, я говорила генералу Зубову [последнему фавориту], что меня пугает эта перемена и что я не вижу в нем его прежних недостатков, и вот, к несчастию, мои опасения оказались пророчеством. Но в нем было еще одно редкое качество, отличавшее его от всех других людей: у него была смелость в сердце, смелось в уме, смелость в душе. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил. По моему мнению, кн. Потемкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что в состоянии был сделать"; "Кн. Потемкин своей смертью сыграл мне злую шутку", - продолжает скорбеть Екатерина через десять дней.

12 декабря 1791 г. Екатерина снова в письме Гримму возвращалась к Потемкину: "Я здорова и дела идут тем же порядком, несмотря ни ужасную потерю, о которой я вам писала в ту же ночь, как пришло роковое известие. Я все еще продолжаю грустить. Заменить его невозможно, потому что надобно родиться таким человеком, как он, а конец этого столетия как-то вовсе не предвещает гениев. Не теряю надежды, что будут, по крайней мере, умелые люди, но надобно время, старания, опытность".

Литературный талант Екатерины был не велик, но читать и писать она любила и начала рано. Ее библиотека заключала в себе десятки тысяч томов, у нее было богатое собрание гемм и камей, ее столы завалены были редчайшими древнерусскими рукописями и ее собственными рукописными трудами по литературе, истории, законодательству. Участь бумаг Екатерины после ее кончины породила множество противоречивых известий, и ее литературное наследство до сих пор еще не вполне выяснено.

Самый крупный из всех литературных трудов Екатерины - это ее мемуары; за ними следуют ее письма, более ценные, нежели ее комедии, оперы, сказки, журнальные статьи и "Записки касательно российской истории". Мемуары и письма, по крайней мере многие из них, всецело принадлежат императрице; в остальных произведениях большое участий принимали ее секретари и другие сотрудники.

Опубликованные письма занимают уже тысячи печатных страниц, но многие остаются еще в рукописях, рассеянные по разным собраниям не только в России, но и за границей. Первый литературный опыт Екатерины не сохранился: то был ее автопортрет под названием "Набросок начерно характера философа в 15 лет" (по-французски) [...].

"Мемуарам" в редакции 70-х годов и к "Чистосердечной исповеди" примыкает большая часть помещаемых ниже писем [...]

Придворный журнал отразил в своих повседневных официальных записях, как весело пропела Екатерина два года (1774-1775) своего романа с Потемкиным. Записи велись по шаблону, бесцветны и редко дают живую деталь, но и по ним легко представить себе окружение императрицы, пышность и суету двора, непрерывную цепь развлечений, особенно в 1775 г.

при "выходах" Екатерины, при "пожаловании к руке" или при "выездах" в загородные дворцы, в палаты вельмож, на богомолье, на военный парад, на охоту. Императрица после обеда "изволила забавляться с кавалерами" в карты (в 1775 г. до двухсот раз), в шахматы и шашки или на бильярде (элягер - a la guerre). На маскарадах перебывало в 1775 г.: 8 февраля - 2720 масок, 13 февраля - 3274, 20 февраля - 3342, всего - 9336; в 1776 г. (на 6 маскарадах) - 13 939 масок, из них 2082 купеческого сословия. При дворе бывали свадьбы и крестины с участием императрицы: она меняла кольца жениха и невесты, убирала невесту к венцу, становилась крестной матерью.

В повседневной жизни двора Потемкин как генерал-адъютант принял самое деятельное участие, стал рядом с Екатериной движущей силой в этой огромной машине, в свою очередь, сообщавшей свое движение бюрократическому аппарату всей империи. Получить видную должность, большую награду, выгодный подряд, заключить торговый договор, разрешить дипломатическую задачу, вообще сделать "крупное" дело, минуя двор, почти не было никакой возможности, а при дворе все зависело от "партий", которые поддерживали фаворитов или боролись с ними.

Потемкин сразу вошел в свою роль, назначенную ему императрицей.

"дел" о производстве, наградах, раздаче земель, суммах, отпускаемых на приданое, на похороны, на уплату долгов. Потемкин делит с нею все мелкие делишки и большие заботы и, главное, самую власть. "О чем мы " В этом отношении из всех двадцати с лишком фаворитов он представляет собой исключение: никому, даже Платону Зубову, не уступала императрица из своей власти так много, как Г. А. Потемкину, и притом сразу, в первый же год его "случая". Он является исключением и в другом отношении: как показывают публикуемые здесь письма, только его называла она своим "мужем", а себя его "женою", связанною с ним "святейшими узами".

Об этом браке существует несколько рассказов. По словам П. И. Бартенева ("Р. А." 1906, № 11, с. 613-616), гр. Д. Н. Блудов говорил, что Екатерина II была замужем за Потемкиным и что, по свидетельству кн. М. С. Воронцова, графиня Браницкая (рожд. Энгельгардт, племянница и любовница Потемкина) сообщила ему эту тайну и передала даже самую запись о браке. Кн. С. М. Воронцов говорил Бартеневу, что "у кн. Елизаветы Ксаверьевны [матери князя, ур. гр, Браницкой] хранится список с этой записи, а гр. А. Г. Строганов добавлял, что эта запись хранилась в особой шкатулке, которую княгиня Воронцова поручила ему [Строганову] бросить в море по пути из Одессы в Крым". В записках кн. Ф. Н. Голицына сказано: "Один из моих знакомых, бывший при Павле I в делах и в большой доверенности, уверял меня, что имп. Екатерина вследствие упорственного желания кн. Потемкина и ее к нему страстной привязанности, с ним венчалась [в Петербурге] у Самсония, что на Выборгской стороне. Она изволила туда приехать поздно вечером, где уже духовник ее был в готовности, сопровождаемая одною [камерфрау] Марьей Савишной Перекусихиной. Венцы держали гр. [А. Н.] Самойлов [племянник Г. А. Потемкина] и Евграф Александрович Чертков". Наконец гр. А. А. Бобринский говорил, что брачная запись положена в гроб его деда, гр. А. Н. Самойлова; брачная же запись, полученная М. С. Перекусихиной, должна была храниться у кн. П. Д. Волконского и у Чертковых. По слухам, венчание происходило осенью 1774 или в половине января 1775 г. перед отъездом двора в Москву; лето 1775 г. новобрачные проводили в Коломенском и затем в Царицыне.

Все эти рассказы и публикуемые здесь письма дают повод решительно утверждать, что Потемкин был обвенчан с Екатериной [...]. Уже один слух о том, что они были обвенчаны, создавал для Потемкина исключительное положение, особенно в первое время его "случая"; в нем действительно видели "владыку", как называет его в письмах сама Екатерина, и ему оказывали почти царские почести при его поездках в подчиненные ему области или на театр военных действий и обратно в столицу. Как ни велико расстояние от брачного венца до царской короны, но по тем временам так же велико было расстояние, отделявшее случайного любовника царицы от ее мужа, которого она явно считала первым лицом в государстве после себя. Всем дальнейшим фаворитам она ставила в обязанность "поклоны" Потемкину в письмах и, по ее собственному примеру, почтительное с ним обращение при дворе. Это был царь, только без титула и короны [...].

Письма Екатерины к Потемкину постигла общая участь всего ее литературного наследства. По смерти Потемкина они доставлены были императрице вместе с другими его бумагами и заперты в особый ящик. По всей вероятности, она перебирала эти бумаги и едва ли оставила письма в прежнем порядке, если только он существовал у самого адресата. По смерти императрицы все рукописи, находившиеся в ее кабинете, были собраны на скорую руку и, когда рылись в бумагах, выискивая нужное Павлу, потревожили, надо полагать, и письма. В течение многих "Мемуары", наложен был строгий запрет; несмотря на него, именно секретные бумаги рано стали появляться и ходить по рукам в копиях, не всегда точных [...].

Все эти 419 писем и записочек или, как их называла Екатерина, "цидулок" писаны большей частью на клочках; тринадцать писем (№№ 18, 40, 65, 83, 101, 125, 138, 146, 155, 240, 277, 279, 419) адресованы "Князю Григорию Александровичу Потемкину"; одно (277) с припиской; "в карете" [...].

Эпистолярная литература имела в XVIII веке большой успех. Искусству составлять письма обучалась молодежь дома и в школе. В эту форму отливались не только художественные произведения, романы, повести, рассказы, но и рассуждения по вопросам религии, права, хозяйства, воспитания. Скука одолевала Екатерину в первые годы по выходе замуж; она прибегла к книгам, прежде всего к романам. "Когда они стали мне надоедать, - говорит она в "Мемуарах", - я случайно попала на письма г-жи де Севинье; это чтение меня очень заинтересовало; когда я их проглотила, мне попались под руку произведения Вольтера".

"проглотить" письма г-жи де Севинье. Многие черты характера г-жи де Севинье отчетливо выступают и в "Мемуарах", и в письмах Екатерины; но вторая не имела литературного таланта первой. Г-жа де Севинье вполне владела стилем. "Будьте уверены, говорит Лансон, что она крепко держала перо в руке и наблюдала за ним, не позволяя ему отдаваться на долю случая". Екатерина, наоборот, писала нервно и небрежно даже иностранным корреспондентам, не говоря уже о Потемкине и других любовниках. К этой небрежности она примешивала подчас вульгарную "мещанскую" грубость. Вообще она писала, по-видимому, так же, как говорила, и речь ее была жива, ярка, но не отделана. Известно, что она была совершенно тупа к музыке, вовсе не могла писать стихов и ей большого труда стоил художественный оборот. Грамматикой и правописанием она не могла овладеть всю жизнь. Остроумием она не отличалась: в письмах Потемкину там и сям попадаются плоские шутки, которые самой Екатерине казались, однако, способными рассмешить.

"сударки", писавшие Потемкину, и сам он, и наконец она же в письмах другим "избранникам". Любовь в этих письмах была для нее в значительной мере забавой, литературной игрой, средством развлечься с пером в руках. Но в помещаемых ниже автографах интересна и другая сторона; они объясняют приход Потемкина к власти и решительный поворот императрицы на путь деспотизма.

Главная страница → Екатерина II и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791)