Даламбер - Екатерине II, 1764 г.

XIX.

Даламбер Екатерине.

1764.

Государыня! Вам не следует бояться выражений моей благодарности, потому что многочисленные милости, которыми ваше императорское  величество меня удостаиваете, настолько превышают мою признательность, что у меня недостанет слов выразить вам ее. Поэтому я не стану утомлять вас слабыми выражениями чувств, которые я к вам питаю; но как бы вы не опасались моих справедливых похвал, я не могу не выразить одобрения идее и исполнению той прекрасной медали, присылкою которой им меня почтили. Вы совершенно справедливо и очень глубокомысленно изволили выразиться относительно неясности, обыкновенно придаваемой итого рода памятникам, и в то же время ничего не может быть яснее, благороднее и проще сочиненной вами надписи. Такого рода учреждение вполне достойно вас, и, я знаю, прусский король очень сожалеет, что подобного нет в его государстве. Я не буду говорить о снисходительности, с которой вашему императорскому величеству угодно отзываться о моих сочинениях, я постараюсь только остаться достойным того благосклонного мнения, которое вы себе составили обо мне. Материала, находящегося в моем портфеле, хватило бы на несколько томов; но щекотливость предмета, которого я касаюсь, хотя и с должной сдержанностью и осторожностью, выставляет меня опасаться новых преследований.

Ваше императорское величество советует мне пренебречь ропотом глупцов; я так бы и поступил, если бы эти глупцы только кричали и если бы, к несчастью, большее число их не держало власти в своих руках. Я уже достиг того, к чему обыкновенно приводит избранное мною поприще — труд и разного рода огорчения уже надломили мое здоровье, и я должен избегать новых потрясений. Франция — страна, пожирающая своих обитателей; но она дарит меня небольшим числом друзей, привязывающих меня к ней и составляющих мое единственное утешение, которого я не найду ни в какой другой стране. Вот, государыня, что связывает мне руки и мешает работать над моим нравственным Катехизисом, который, однако же, мог бы принести такую пользу!.. Наши богословы требуют, чтобы им не только не противоречили, но чтобы непременно говорили то же, что и они, а может ли быть их эхом тот, кто не хочет казаться ханжей и глупцом.

концов, поневоле приходится возвращаться к стихам добряка Лафонтена:

«Покой, покой, — это драгоценное сокровище,
«Которое прежде считалось уделом лишь богов…»

Вот, государыня, девиз мудреца, по крайней мере в том случае, когда он имеет счастье быть простым, незнатным частным человеком; истинное несчастие государей состоит в том, что не в их власти избрать себе такой девиз; они будут обязаны своим покоем слишком большому числу несчастных, чтобы пожертвовать ими для своих чувств, хотя и весьма естественных. Зная, какого рода печали есть у вашего императорского величества, я сочувствую вам и огорчаюсь за вас; но у вас есть настолько смелости, чтобы не обращать внимания как па неблагодарность, так и на клевету. Ваша апология намечена вперед во всем, что вами сделано полезного для вашего парода, и будет намечаться лес более и более во всем, что вы еще намереваетесь для него сделать. Если вы подаете кусок хлеба этому несчастному Абраму Шомэ, прежде столь известному, ныне же покинутому даже своими покровителями, заслуживающими большого презрения, чем он сам, то этим вы как нельзя более подражаете Провидению, которое питает даже гусениц, хотя надо признаться, государыня, что существование этих физических и нравственных гусениц, этих бесполезных насекомых, представляет довольно прискорбный довод против того, что наш мир есть лучшей из миров. Рассказывают, будто добрый св. Франциск однажды возвратил жизнь бешеному волку, заставив его дать обещание не трогать более овец. Решите же, ваше императорское величество, следует ли вам поступить с Абрамом Шомэ, как поступил св. Франциск с этим полком? Правда, что, не смотря на происки Шомэ, печатание Энциклопедии продолжается, — она выйдет в свет и издание ее будет доведено до конца, — но еще более верно а то, что я не принимаю теперь в этом труде никакого участия: мне слишком надоели те преследования, которые это издание выдержало с той и с другой стороны, и не совсем хорошие поступки издателей м некоторых из моих товарищей. 

Как ни мало я считаю себя способным давать наставления вашему императорскому величеству относительно устава вашей академии, я все-таки готовь к вашим услугам по вопросам, касающимся этого предмета; вообще же, по моему мнению, к ученым и художникам надо относиться как к купцам: поощрять их, покровительствовать им и предоставлять им свободу действий.

и наук, они останутся утешением только для меня одного; в атом отношении я исполню ваши августейшая приказания.

Эти чувства с живейшей моей благодарностью и искренним к вам удивлением останутся во мне па всю жизнь... и т. д.