Даламбер - Екатерине II, 1762 г.

VII.

Даламбер Екатерине.

(1762 г).

Государыня! Письмо, которым вашему императорскому величеству было угодно почтить меня, исполнило меня самой искренней признательностью и в то же время живейшей скорбью, что не могу воспользоваться вашими малостями. Тем не менее, зная доброту и справедливость вашего величества, а также и чувствительность души вашей, я беру на себя смелость надеяться, что вам угодно будет признать справедливость тех доводов, в силу которых я вынужден отказаться от ваших милостивых предложений.

Как бы равнодушно не относилась философия к почестям, она не могла устоять против счастливой возможности приблизиться к монархии, просвещенной н мужественной, монархине-философу (феномен редко встречавшейся на троне) — против возможности заслужить ее доверие на столько, чтобы стать участником ее славного правления в наиболее важной его части и содействовать приведению в исполнение ее благих предначертаний на счастье великого народа. Но, государыня, ( — и я умоляю вас верить, что я слишком уважаю ваше величество, чтобы не высказаться с откровенностью, подобающей философу) предмет моих научных работ не таков, чтобы я мог считать себя способным сообщить молодому великому князю, призванному управлять великим государством, те; сведения, который необходимы правителю; все что я бы мог — это только наставить его в тех добродетелях, лучший пример которых являет для него ваше императорское величество. К тому же здоровье мое не могло бы перенести суровость климата России, и я был бы поэтому не в состояния выполнить тот серьёзный труд, поручением мне которого вашему императорскому величеству было угодно меня удостоить. Наконец, государыня, те немногие друзья, которых я к счастью имею, — люди такие же простые и такие же домоседы, как и я, никогда бы не могли ни согласиться на разлуку со мной, ни решиться покинуть вместе; со мной отечество, хотя им и живется в нем не лучше чем мне.

О, государыня! Зачем расстояние, отделяющее меня от страны, которой ваше императорское величество управляет так мудро и с такой славой, на столько громадно, что лишает меня возможности лично умолять вас признать уважительными высказанные мною доводы и повергнуть к стопам вашего величества от имени всех европейских ученых и мыслителей мое восхищение, мою признательность и мое искреннее уважение, а главное — убедить вас, что не из излишней гордости я отказываюсь исполнить желание вашего величества, потому что из гордости философ может  и побудительных причин от возможности стать соучастником этой деятельности.

Выражение милостей и уважения, которыми ваше императорское величество меня удостаиваете, я буду хранить, как драгоценность, в продолжение всей моей жизни, и честь, которую вы мне этим оказываете, наполняет меня таких счастьем, что не оставляет места чувству суетного тщеславия. Остаюсь... и т. д.