Приглашаем посетить сайт
Цветаева (tsvetaeva.lit-info.ru)

Даламбер - Екатерине II, 15 июня 1764 года.

XVI.

Даламбер Екатерине.

15-го июня 1764 года.

Государыня! Ваше императорское величество поступаете со мной, как Август с Цинной в трагедии того же имели:

«Я осыпал тебя своими милостями, — я хочу тебя ими подавить!..» Только что был мне передан прекрасный подарок, которым вам угодно было меня удостоить и на который я уже успел выразить вам мою почтительную благодарность, как получил от вас письмо, преисполненное большими, если это только возможно, доказательствами ваших ко мне милостей, чем самый подарок. Позвольте мне, государыня, подробно ответить вам на ваше письмо; только таким образом я буду в состоянии вполне выразить вам мою признательность; но и при этом у меня не достало бы смелости писать вам длинное письмо, если бы вашему императорскому величеству не угодно было уверить меня, что своими письмами я не докучаю вам. Государыня! вы милостиво выговариваете мне, что не иначе,как с сожалением, вспоминаете о том, что вы постоянно называете моим отказом; чтоб утешиться, вам достаточно было бы увидеть меня за работой, выполнить которую вы считаете меня столь способным. Будьте уверены, что я сказал вам истинную правду относительно недостатка своих способностей в деле воспитания вообще, и, в особенности, в таком важном деле, как воспитание будущего монарха великой империи. Тот, кто, сознавая себя способным воспитать просвещенного и добродетельного государя, отказался бы совершить это великое, благое дело, был бы виновен пред всем человечеством, даже и в том случай, если бы ему пришлось идти за этим делом пешком и исполнить его безвозмездно; но также достоин осуждения был бы и тот, кто, проверив себя и сознав себя неспособным выполнить эту великую задачу, принял бы, ради тщеславия и корыстолюбия, сделанные ему предложения, как бы пи были они выгодны и как бы много чести они ему не делали. Я допускаю, государыня, что из чтения моих сочинений вы вынесли благосклонное мнение о моих чувствах н мыслях, но каким образом это чтение привело вас к открытию во мне тех качеств, которых мне именно недостает? Способность к преподаванию не имеет ничего общего с дарованием писателя; надо специально изучить, чтобы быть в состоянии передать, те науки, которые нужны будущему государю, предназначенному управлять миллионами людей; надо уметь легко применяться к обстоятельствам, надо уметь владеть собой, иметь много твердости и осторожности, чтобы избегать тех щекотливых положений, на которые приходится наталкиваться всюду, в особенности же при дворе, наконец, невозможность дышать то, что хотел бы и что мог бы, — вот, государыня, причины, не позволившая мне пронять место, которым вашему императорскому величеству угодно было почтить меня; и сожаление, что я оказался недостойным нанять его, будет преследовать меня в продолжение всей моей жизни. Затем, государыня, вы подозреваете, что я из числа тех, которые думают, что великие люди лучше издали, чем вблизи. Это положение, хотя и достаточно справедливое само по себе, не применимо к вашему императорскому величеству; по отношению же к мнимым мудрецам (и особенно ко мне), оно настолько же справедливо, насколько может быть справедливо по отношении к великим мира сего. Для чего, государыня, не в вашей власти приблизить Петербург к Парижу или дать мне то здоровье, которое нужно для совершения столь длинного путешествия? Опасение, что вблизи я уничтожу ваше доброе мнение обо мне не устояло бы пред желанием находиться около вас, чтоб удивляться вам и — отказом, который я имел смелость предвидеть. Я осмелился просить ваших советов, чтобы усовершенствовать свои сочинения; вы же отвечаете мне похвалами. Прусский король, государыня, был так добр, что читал мои сочинения с большим интересом или же с большей строгостью; он пожелал, чтобы я развил те места моих «Основ философии», которые, по его мнению, изложены недостаточно подробно; это его желание заставило меня написать сочинение, которое я представил ему в рукописи, но я еще не знаю, насколько оно его удовлетворило. Желанию работать над моим Катехизисом, о котором я упоминаю в конце той части Основ, где я говорю о морали, препятствует тысяча обстоятельств занятия другого рода поглощают почти все мое время; я затрудняюсь в выборе наиболее подходящей формы изложения этого катехизиса, которая могла бы заинтересовать ребенка; наконец, я боюсь вызвать ропот глупцов и фанатиков, низводя мораль на степень естественного закона; но неужели же сочинение, написанное для пользы всех наций, должно учить и китайцев правилам нравственности и справедливости, почерпая их из такой религии, которая им совершенно неизвестна. Вот, государыня, те оковы, столь же тяжелые, как и необъяснимые, в которые мы заключили истину. И я повторяю, север в этом отношении стоить выше юга. По одному только примеру, государыня, вы можете увидать, какая громадная разница лежит между ними. Север никогда не терпел иезуитов, юг же только теперь начинает отделываться от них; но чем он руководствуется при этом в то время, когда к их изгнанию есть столько действительных причин? Если это изгнание и является мерой разумной, то надо сознаться, что она приводится в исполнение не в силу разумных доводов. Ваше императорское величество удивляетесь, что наша нация, которую считают столь просвещенной, в некоторых отношениях так мало подвинулась  низшее сословие и большая часть знати — в руках которой сосредоточена власть — отстали от среднего сословия на целое столетие; поэтому французский народ можно сравнить с ящерицей, у которой все хорошо, кроме головы. Отчего, государыня, вы мне не позволяете обнародовать письмо, которым вам угодно было почтить меня, в назидание тем людям, в руках которых находится власть и которые ею злоупотребляют! Но таким образом интерес науки будет принесен в жертву скромности и приказаниям вашего императорского величества. Я умоляю вас верить мне, что в первое ваше письмо было предано гласности не мной и не с моего согласия. Некоторые из моих друзей, радуясь за меня, что ваше императорское величество оказывает мне столько милостей, просило меня дать им копии с вашего письма, в чем я не мог им отказать; с этих копий были сняты новые копии и это привело к тому, чего я не мог предвидеть. Но, к счастью, письмо вашего императорского величества имело такой успех, что я утешился в неосторожности и не могу раскаиваться в ошибке, вследствие которой монархиня, столь достойная всеобщей любви, покорила себе сердца всех ученых. Но этой ошибки я не сделаю вторично. Как бы милостиво ваше императорское величество ни относились к моим письмам, но длина этого последнего пугает и смущает меня. Мне кажется, что я продлил несчастие нескольких ваших подданных, у которых есть какое-нибудь горе и которых бы вы могли утишить в продолжении времени, потраченного вами на чтение моего письма. Имею честь быть с глубочайшим почтением... и т. д.

Раздел сайта: