| Приглашаем посетить сайт |
|
Русская библиотека (biblioteka-rus.ru)
|
Глава XI
А гость молодого князя, протащившись на своей кляче до первого угла и завернув за него, тотчас же вылез из тележки. Здесь ожидали его довольно приличные, хотя и не элегантные дрожки, порядочная лошадь и кучер, одетый просто, но чисто.
– Ну, ты, – обратился он к вознице на тележке, – ступай домой! Авось к вечеру доедешь. Послезавтра опять понадобишься.
Сев в дрожки, он приказал второму кучеру:
– Ступай к немцу-табачнику, а оттуда поедем в разбойное место.
Лошадь, не очень казистая на вид, взяла, однако, с места крупной рысью, и вскоре дрожки были уже на Тверской и остановились у маленького магазина. Господин, рассердивший Сашка, вошёл в магазин. При его появлении молодой приказчик начал низко кланяться, а затем крикнул в соседнюю комнату:
– Карл Карлович, идите!
В магазин вышел немец небольшого роста, рыжеватый и в синих очках и, крайне любезно, почти подобострастно кланяясь, заговорил, заискивающе улыбаясь:
– Что прикажете, ваша светлость? Чем обязан такой великой чести?
– А вот чему, немец ты треклятый! Народ обманываешь, торгуешь по русской пословице: «не обманешь – не продашь»… Приехал тебя бить! Какой ты мне табачище прислал прошлый раз?
– Самый лучший, только что полученный с корабля, ваша светлость, с неделю только назад получил из Кронштадта.
– Заладил опять свою «светлость». Тысячу раз говорил я тебе, что я такая же светлость, как и ты сам…
– Это ничего… Это всё одно… – улыбался немец.
– Да кроме того, ты и брешешь, потому что этот табак ни в каком Кронштадте не бывал и ни на каком корабле не плавал. Он тут у нас на живодёрке нашёлся. Небось, какие-нибудь казанские татары вместе с мылом продали его тебе, а ты меня заставляешь эту пакость нюхать. Хочешь на поселение в Сибирь?
пути морем.
– Позвольте мне прислать вашей светлости послезавтра другую коробку…
– Другого табаку?
– Нет-с, не буду лгать! Табак будет всё тот же, но я его известным образом просушу, и вы увидите, что вкус у него будет совсем другой.
– Ну ладно! А если опять надуешь, то так и знай: я тебя могу под суд упечь и в Сибирь сослать!
– Знаю, что можете, ваша светлость, – отвечал немец, улыбаясь. – Но этого не будет, потому что табак будет отличный.
Когда посетитель вышел из магазина, немец проводил его до самых дрожек, любезно подсадил и кланялся без конца. Вернувшись в магазин и пройдя к себе, немец уже по-своему сказал жене, сидевшей за кофе:
– Слышала разговор, meine liebchen? [217]
– Слышала!
– Странный человек! Когда подумаешь, что этакие люди – и кривляются и шутовствуют! Зачем? А всё-таки доволен, что я его величаю «ваша светлость».
Между тем посетитель немца уже ехал шибкой рысью по Тверской и, переехав площадь, остановился у большого подъезда большого казённого здания. Это был суд, именуемый им «разбойным местом». Поднявшись по каменной лестнице и вступив в длинный коридор, разыскал солдата и выговорил:
– Ивана Флегонтыча можно ли видеть?
– Можно! – ответил солдат, оглядывая посетителя с головы до пят и как бы соображая, какого он звания и стоит ли беспокоить начальство из-за него.
– Так доложи, пожалуйста: Макар Гонялыч Телятев, по делу господина Баташева.
– Как вы сказываете: Телятин?
– Макар Гонялыч Телятев! – повторил тот.
– Гонялыч… – повторил солдат. – Телятев…
И он пошёл по коридору.
– Обождите! Им не время. Вот посидите!
И он ткнул пальцем в деревянную лавку. Посетитель оглянулся кругом и, увидя свободное место на одной из скамеек между толстым купцом и каким-то старичком в замасленном мундире, подошёл, извинился и сел между обоими. Вавилон Ассирьевич Покуда, преобразившийся теперь в Макара Гонялыча Телятева, скромно уселся на своё место и стал озираться.
Самый разнообразный народ сидел вдоль стен, и у всех был одинаково невесёлый вид. Можно было догадаться, что все здесь находящиеся приходят сюда поневоле и считают себя несчастными. Это были люди, так или иначе причастные к тем делам, которые производились в этом казённом месте.
Господин, меняющий свои имена, был прав, конечно, называя это место «разбойным». Просидев с четверть часа, оглядев всех, изучив все фигуры, он заметил в углу сидящую около офицера бедно одетую женщину лет пятидесяти, с чрезвычайно милым лицом. Он сейчас же решил, что женщина – дворянка, несмотря на поношенное платье. Оглядев снова всех ожидавших очереди, и снова глянув на эту женщину, он заметил, что она поспешно утирает глаза.
– Вон как! – выговорил он вслух.
– Вы чего-с? – отозвался толстый купец, думая, что он обращается к нему.
– Я-с? Ничего-с!
– Вы сейчас что-то сказали?
– Точно так-с. Только не вам…
– Простите-с!
– Простил-с!
Последнее слово было сказано так, что купец покосился на соседа, кашлянул и отвернулся, считая себя несколько обиженным. Назвавшийся же Телятевым тотчас встал, перешёл комнату и, приблизившись к даме и её соседу, офицеру, произнёс насколько мог вежливее:
– Извините, пожалуйста, мне там сидеть очень мудрёно. У купца такие сапоги, что я угорел от них. Дозвольте сесть между вами?
Дама и офицер раздвинулись. Он опустился на скамью и тотчас же заговорил со своей соседкой.
– По делу, конечно, какому здесь, сударыня, находитесь?
– Да-с! – ответила женщина охотно.
– Вот и я так-то! Беда! Разбойное место! – тихонько прибавил он.
И, расспрашивая подробно, через несколько минут он знал уже все горести этой женщины. Она подробно и охотно передала своё дело, из-за которого уже второй год является сюда и сидит часами. У неё оказалась тяжба с соседом, и вскоре, по её грустному убеждению, ей предстояло проиграть правое дело. Сосед, у которого сильное покровительство в Москве, должен неминуемо оттягать у неё пятьдесят душ крестьян, подгородных, зажиточных, платящих большой оброк, как если бы их было двести душ.
Выслушав всё, назвавшийся Телятевым предложил женщине свои услуги.
– Не подумайте, – сказал он, – что я хочу нажиться, что вы во мне найдёте кляузника-ходатая, который только вытащит у вас последние гроши и ничего не сделает. Вперёд вас предупреждаю, что я уплаты никакой с вас не прошу и буду ходатайствовать даром.
общие родственники. Он обещался через день или два побывать у женщины и усердно взяться за её дело.
– Прямо-таки обещаю вам, что мы вашу тяжбу выиграем! – сказал он весело. – Не примите меня за болтуна, я на ветер ничего не говорю.
Женщина стала горячо благодарить, но в эту минуту подошёл солдат и, оглядывая всей сидящих со средины комнаты, выкрикнул:
– Который тут Телятин?
– Я! – отозвался тот.
– Вас зовут! Вот прямо по коридору и вторая дверь на правую руку. Да вы, кажись, уже бывали у нас, – прибавил он, приглядываясь.
Телятев двинулся и через минуту сидел уже на маленьком стульчике, бочком, скромно съёжившись и подобрав ноги под себя. Перед ним на кресле величественно восседал чиновник, один из многих заседателей суда, очень важная птица для всех просителей, но, конечно, далеко не важная по должности, им занимаемой.
Телятев заявил, что является просителем по делу секунд-майора Баташева, и начал было объяснять, в чём заключается дело. Иван Флегонтьич, по фамилии Скрябин, остановил его, сухо выговорив:
– Я лучше вас знаю это дело. Не вам мне его разъяснять! Что вам угодно?
– Узнать, когда можно ожидать его окончания?
– Окончание будет, когда дело кончится.
– Так-с! – скромно отозвался Телятев. – Но нельзя ли узнать, когда именно?
– Нельзя!
– Но можно ли надеяться, что дело окончится в пользу майора?
– Надеяться можно. Это законом не воспрещается! – отозвался Скрябин. – Но позвольте узнать, по какому праву вы являетесь вместо самого майора мне докучать вопросами?
– Он хворает, ваше высокородие! Он – мой большой приятель, и я вызвался ходатайствовать за него. Дело это правое, и поэтому…
– Правое оно или неправое – это судить нам, а не ему и не вам. А я так полагаю, что дело совершенно неправое. Ваш майор просто ябедник.
– Помилуйте! – отозвался Телятев печально.
– Нельзя мне вас и миловать! Говорю – ябедник! И дело, конечно, проиграет. Таких людей полезно даже поучить!
– Ну а позвольте узнать, ваше высокородие, нет ли возможности какой направить оное дело к благополучному разрешению? Я человек со средствами и сирота. Хотелось бы мне очень одолжить единственного приятеля. Я ему вчера предлагал в третий раз, а сегодня вам доложу. Я готов пять тысяч рублей с удовольствием пожертвовать на это дело, чтобы его разъяснить.
– Вон как! Что же… разъяснить всё можно. Ведь и мы не святые угодники. И мы можем ошибаться. Конечно, обсудив дело зрело, можно… Как бы выразиться?.. Можно найти законные статьи, кои гласят противоположительно другим…
И он замолчал, как бы не зная, что ещё сказать.
– Дозвольте, ваше высокородие, – заискивающе заговорил Телятев, – мне, маленькому человеку, обратиться к вам с всенижайшей просьбой. Направьте меня и посоветуйте какого-нибудь ходатая взять, чтобы вручить ему сии пять тысяч, дабы он занялся старательно и толково делом друга моего майора.
– Можно. Хорошо, – протянул Скрябин и быстро прибавил: – А как, скажите, вы прозываетесь? Мне солдат чудно вас как-то назвал: Макар Гонялыч…
– Эка дурень он. Макар Гонялыч, да ещё Телятев. Гаврилыч я. А то будто выходит пословица: куда Макар телят не гонял!
– Правда. Правда, – рассмеялся Скрябин и, подумав, заявил: – Что же? Можно! Это можно. Насчёт то есть стряпчего. У нас есть такие ходатаи. Ануфриев, к примеру.
– Так соизвольте, ваше высокородие, как бы так сказать, препоручить ему оное дело и передать ему уплату вперёд. А сии самые деньги я вот с собой взял.
– Нет, это что же? – отозвался Скрябин, жадно косясь на деньги. – Ведь это и после можно. Зачем же вперёд?
– Нет, уж будьте благодетелем, сделайте такое одолжение. Господом прошу. Вступитесь за правое дело. Вызовите сего ходатая и от себя вручите ему.
И, поднявшись со стула, Телятев вышел из комнаты, пятясь ради вежливости и низко кланяясь.
– Ах, разбойник! Душегуб! – ворчал он без конца, сидя уже в дрожках, и, наконец, крикнул кучеру: – Нет, на сегодня будет с меня. Обозлили! Пошёл домой.
Через минут десять он был на Лубянке и въезжал во двор большого барского дома. Швейцар, завидя дрожки, выбежал на подъезд. Ливрея его, вся в позументах, и золотая булава ярко сверкнули на солнце.
– Был кто? – спросил он, вылезая из дрожек.
– Были-с. Граф Разумовский.
– Фельдмаршал?
– Никак нет-с. Граф гетман. И приказали доложить, завтра, мол, буду хуже татарина к обеденному столу…
– Что-о?! Хуже татарина? К столу?
– Три раза изволили повторить. И приказали мне: точно-де доложи ты эдак, не переври, мол…
– Понял! Понял… Ну, скажи дворецкому сейчас послать гонца верхового к гетману и передать: «Завтра, мол, не могу принять, обедаю сам у канцлера Михаила Ларивоныча, у Воронцова, а послезавтра прошу пожаловать и, стало быть, уже не татарином.» Не переврёшь?
– Никак нет-с, – бойко и весело ответил швейцар. – Я тоже надумал, теперича, какой такой татарин…
По лицу, говору и ухваткам крепостного холопа ясно видно было, что барина любит и не боится.
Примечание