| Приглашаем посетить сайт |
|
Станюкович (stanyukovich.lit-info.ru)
|
Глава XXII
На двадцать восьмое июня в Петергофском дворце и в садах был назначен folle journee. С утра во дворце, внизу, на кухнях стучали ножами, из дворцовой кондитерской сладко пахло земляникой и ванилью, повара в белых колпаках и фартуках мелькали в окнах.
Во втором часу дня длинная вереница колясок, карет, колымаг и линеек, гремя колёсами, подъезжала к дворцовым воротам и останавливалась у широких стеклянных дверей, ведших в сквозные галереи, выходившие к Фонтанному каналу. В них был сырой, тёплый, душистый оранжерейный воздух. Мраморный пол блестел, в нём отражались статуи, стоявшие вдоль галереи, окружённые цветами. В туфовых бассейнах, оплетённых ползучими нежными растениями, журчала вода, золотые рыбки в ней играли. В пролёт галереи были видны синее небо, беспредельность голубого моря, зелёная стена парка и высокая серебряная струя фонтана Самсон, бившая к небу. Шум фонтанных струй наполнял своды галереи и отражался от них. Красота сказки тысячи и одной ночи была в этой галерее.
Государь Пётр Фёдорович весело спрыгнул с коляски, за ним выскочил его пудель, и жеманно вылезла, опираясь на тонкий зонтик, фрейлина Воронцова. Из подъезжавших следом экипажей вылезали гости. Девочка-принцесса Екатерина Петровна Голштинская и с нею Барятинский и Гудович, старый фельдмаршал Миних в потёртом елизаветинском кафтане, молодые офицеры голштинского отряда, фрейлины, канцлер Воронцов, фельдмаршал князь Трубецкой, прусский посланник Гольц пёстрой толпой стояли у дверей, ожидая, когда Государь войдёт в галерею. Но государь медлил. Он ждал, чтобы его, как то быть должно, встретила Императрица Екатерина Алексеевна. Сквозь раскрытые двери галереи Пётр Фёдорович видел придворных лакеев, чинно выстроившихся в ряд. Пудель вбежал в галерею и побежал к парку. Наконец Государь вошёл во дворец и обратился к старому камердинеру:
- Её Величество?..
- Её Величество ещё не жаловали из Монплезирского дворца.
- Странно!.. Шутки шутит!..
На мгновение заботная мысль набежала на лицо Государя и остановилась на нём. Да, были какие-то "эхи"... Третьего дня на маскараде что-то говорили о заговоре против него, в котором была замешана Императрица. Но сейчас же детское легкомыслие взяло вверх над заботами и тревогами. Как человек самонадеянный и самовлюблённый, Пётр Фёдорович считал себя гораздо умнее своей жены. Он смотрел на неё, как на девочку-"философа", неспособную на заговор. "Дура" с её книжками, дневниками, перепиской с французскими писателями!.. Она живёт чужим умом и всё играет с ним, как, бывало, играла в жмурки и серсо. Вот и опять что-нибудь надумала, чтобы подурачиться над ним. Ну, да посмотрим.
- Судари... Её Величество не изволила нас встретить... Идёмте к ней сами, захватим её врасплох. Накажем неаккуратность её.
Он не видел тревоги и забот на лицах придворных, весело помахивая тросточкой, он пошёл впереди всех через галерею. Внизу в большом бассейне между золочёных статуй и медных зелёных лягушек звенели и шумели многочисленные фонтаны. Водяная пыль радугами играла. Аллея молодых ёлок манила к морю. Всё улыбалось, всё было приветливо и радостно в этот июньский, солнечный день. По мраморной лестнице вдоль фонтанов спустились в нижний сад. По широкому деревянному мосту перешли канал и направились по длинной тенистой аллее к Монплезиру. Государь то и дело останавливался; прислушивался к тому, что говорили сзади него, и шутил с придворными. Казалось, он совсем забыл об Императрице.
Барятинский, нагибаясь к юной Голштинской принцессе, "ферлакурничал" с нею.
- Si vous etiez un morceau de musique, que seriez vous? {Если бы вы были музыкой, чем были бы вы? (фр.)}
Государь остановился, его лицо покрылось сетью мелких морщин.
- А?.. Что?.. - Он поднял за подбородок принцессино смущённое лицо. Та покраснела до слёз и молчала... Лев Нарышкин пришёл ей на помощь.
- La sonate: "аu clair de lune", {Сонатой "При свете луны" (фр.)} - подсказал он.
Гудович добавил:
- "L'apres midi d'un faune". {После полудня фавна (фр.).}
- Что, милая, - сказал Государь, - забили, затуркали тебя. Ты их не слушай.
Молодой Барятинский не унимался:
- Une fleur, - робко переспросила принцесса. - Une fleur? {Цветком?.. Цветком?.. (фр.)}
- Un chardon, {Чертополохом (фр.).} - выпалил Государь, визгливо рассмеялся и пошёл дальше.
У стеклянных в мелком старинном петровском переплёте дверей Монплезирского дворца совсем "не в параде" толпилась дворцовая прислуга: лакеи, повар, горничные, кучера.
- Очень всё сие странно, - сказал Государь и почти бегом пошёл к ним. Свита едва поспевала за ним.
- Где Её Величество?..
Прислуга попятилась назад, и старый повар, шамкая беззубым ртом, ответил за всех:
- Её Величество ранним утром изволили уехать.
- Что ты, братец, мелешь... Как?.. Куда уехать?..
- Больше некуда, как в Питербурх.
Люди стояли без шапок, растерянные, смущённые, и Государь строго посмотрел на них, но он всё ещё был далёк от мысли, что его жена могла быть способна на что-нибудь серьёзное, всё ещё казалось ему, что это шутки, игра, забавное приключение, которое готовится ему, чтобы всё потом разрешилось смехом и дурачеством.
- Вздор!.. Всё вздор!.. Арабские сказки какие-то!..
Государь распахнул зазвеневшую стёклами дверь и пошёл по маленьким и низким залам и комнатам дворца. За ним, в отдалении, робко и смущённо шла его свита. В ней уже шептались, в ней уже подозревали недоброе и боялись и взвешивали, что делать и как поступить, если?.. Точно нежилой был дворец. В столовой стол не был накрыт скатертью и казался печальным. В антикамере спальни Государыни на кресле горбом лежала приготовленная парадная серебристо-серая пышная "роба". На туалетном столике у выдвижного зеркала были разбросаны коробки с пудрою и мушками, флаконы с духами и шпильки. Сладко пахло духами, и запах этот вызывал больше всего воспоминаний о ней. Занавеси на окнах были спущены, в спальне стоял утренний полумрак, неприбранная постель, казалось, хранила тепло её тела.
- Мис-стификация какая-то!..
Государь заглянул под низкую кровать, точно может там прятаться от него Государыня! Открыл двери уборной. Нигде, никого.
- Где Шаргородская?..
Никто не ответил. Свита столпилась у дверей спальни, не смея туда войти. Старый Миних стоял впереди всех. Его лицо было серьёзно и угрюмо. Он-то знал, как исполняются заговоры. Князь Трубецкой, стараясь быть спокойным, сказал:
- Ваше Величество, возможно... Павел Петрович внезапно захворать изволил?
- Вздор... Вздор, - фыркнул Государь. - Не такая она мать!.. Меня... слышишь - меня раньше её уведомили бы... Панин знает.
Среди придворных шорохом пронёсся шёпот. Воронцов предложил:
- Ты, братец, думаешь?.. Что ты, братец, говоришь такое, в толк не возьму.
- Вам ведомо, Государь, как Государыня меня слушает... Быть может?.. Безумные какие мысли?.. Разные "эхи" последнее время были. Государыня была задумчива... Я усовещу её... Верну к повиновению... Привезу сюда.
Блуждающим, безумным взглядом Государь посмотрел на Воронцова и, ничего не отвечая на его предложение, пошёл по дворцу. Он раскрывал шкафы, стучал тростью по диванам, поднимал перины на постелях горничных.
- Ш-шутки... ш-ш-шутить!.. Не позволю-с!.. Надо мною шутить! Глупо, сударыня... - Нижняя челюсть его прыгала от волнения. В зале он наткнулся на хохочущую фрейлину Елизавету Романовну. Той всё это казалось забавным и немного неприличным приключением.
- Чему смеёшься?! - закричал Государь. - Вот всё мне не верила. Говорила, что она на сие не способна. На шалости да на глупости все вы способны. Ш-шутки ш-ш-шутить!.. Бежала... Ужели и точно бежала?.. А?.. Да... - Он обернулся к Воронцову: - Что же, скачите, пожалуй... Вези её проворнее сюда... Посмеёмся вместе.
Когда вышли в парк, кто-то сказал, что тут есть француз-лакей, только что приехавший из Петербурга. Государь потребовал его к допросу. Это был молодой человек, мало что понимавший в том, что он видел.
- Sire, {Государь (фр.).} - сказал он, тараща большие чёрные глаза на Государя. - Её Величество действительно в Петербурге. Так говорят. В Петербурге большой праздник... le jour de votre fete... {День вашего ангела (фр.).} Все войска стоят на улице под ружьём.
Государь отвернулся от лакея и торопливыми неровными шагами пошёл обратно к фонтанному каналу.
- Как-кой бол-лван!.. Войска под ружьём!.. Вы слышали!.. А?.. Она способна на оное... Ну что же?.. Коли так - я принимаю вызов. Война - так война! Гудович, скачи-ка, братец, в Ораниенбаум... Тревога всему лагерю... Именем моим... Пароль объявишь... Гусарский полк галопом ко мне... Посмотрим!
Государь шёл так быстро, что свита отстала от него. Государь услышал, что кто-то бежит за ним, тяжело дыша.
- А?.. Миних?.. Что скажешь, старина?.. - По-немецки обратился Государь к нагнавшему его фельдмаршалу.
- Ваше Величество, что полагаете вы предпринять?
- Ты меня спрашиваешь?.. Ты, фельдмаршал!.. Я полагал, старина, ты лучше моего знаешь, что надо делать, когда объявлена нам война. Приказ... Я отдам приказ... Нет!.. Манифест!.. Всем верным моим солдатам... Схватить интриганку... Воевать... Ты понял меня?.. Воевать... А?.. Что?.. Я буду воевать!
- Ваше Величество... Мне семьдесят девять лет... У меня опыт. Позвольте доложить. У Императрицы сейчас верных двадцать тысяч войска под ружьём. У неё вся артиллерия. Через несколько часов она будет здесь.
- Однако?.. Что ты говоришь такое, старина?.. Я в толк не возьму. А мои голштинцы?..
- Ваше Величество, в Ораниенбауме нет зарядов к пушкам. За зарядами надо посылать в Петербург. Ваше Величество, сие место не годно для обороны. Я слишком хорошо знаю русского солдата. Когда он увидит, как вы слабы и как сильна она, он убьёт вас и женщин и предастся Императрице... Вам надо поразить солдат, снова привлечь их на свою сторону, а не воевать.
Старый Миних задыхался от волнения.
- Что ты говоришь, братец?.. Поразить солдат?.. А дисциплина?.. Я им прикажу... вот и всё!.. Прикажу!..
- Ваше Величество, поздно приказывать, когда, может быть, она тоже уже приказала. Памятуя вашего славного деда, возьмите ваших гусар и во главе их скачите в Петербург. Смело явитесь перед полками гвардии. Укажите им долг, к которому призывает их присяга... Скажите им, кто вы, чья кровь течёт в ваших жилах, спросите, чем они недовольны, и обещайте удовлетворить все их желания. Так поступил бы ваш дед. Поступите и вы так...
- Ваше Величество, я не сомневаюсь в успехе. Личное появление вашего деда не раз предотвращало и большие опасности. Вспомяните стрелецкий бунт... Сколь подобно нынешнее положение тому... Там сестра Государева, царевна София... Непокорных казните.
- А, что?.. Рубить самому головы?.. Казнить?..
- Ваше Величество, долг Государей не только миловать и жаловать, но более того, когда нужно - казнить. Притом за вами их присяга, они вам целовали крест.
- Вздор, старина, вздор... Как легко они изменяют присяге.
Генерал Мельгунов вмешался в разговор.
- Ваше сиятельство, - сказал он, - вы не находите, что Его Величество не может рисковать своею жизнью в столь ответственную минуту...
- У кого из солдат поднимется рука на священную особу Государя?
- О-о-о! Ваше сиятельство!..
- Оставьте, судари... Всё то, что говорил фельдмаршал, всё сие есть прекрасно... Но я... Я не доверяю Императрице. Она может меня оскорбить.
идти с ними на Петербург.
- Только не сидеть здесь, в ловушке, Ваше Величество.
Этот совет понравился Государю. Тут же на парапете набережной фонтанного канала он написал главноприсутствующему в Ямской канцелярии генерал-поручику Овцыну приказ о немедленной доставке к Петергофу пятидесяти ямских лошадей и подготовке Нарвского тракта для императорского проезда. Но всё это вдруг утомило Государя. Он вспомнил, что он ещё ничего с утра не ел. На лужайке у фонтанного канала были постланы скатерти-самобранки и был приготовлен завтрак im grunem. {Среди природы (нем.).}
Государь сразу стал весел и беспечен. Там что-то замышляла Государыня! Пустяки! Здесь было нечто существенное.
- Елизавета Романовна!.. Нарцисс!.. Судари, прошу без мест. Places aux dames... {Место дамам... (фр.)}
вдруг раздался по главной дороге мерный и дробный стук подков рысью идущей конницы, когда из-за деревьев появился знакомый бравый гусарский полковник с трубачом, поскакавший к Государю за приказаниями, - бодрость и жажда боя и победы охватили Государя. Он поднялся с ковра, на котором сидел подле Елизаветы Романовны, порывисто подошёл к полковнику и озабоченно стал отдавать распоряжения для боя. Он мнил себя в эти мгновения полководцем и мысленно любовался собою. Как бы оценил его Фридрих!..
- Моим гусарам занять Зверинец... Разведочные партии послать к Петербургу. Флигель-адъютанту Рейзеру, взяв шесть гусар, скакать немедля к Красному Селу, где у Горелого кабачка перехватить Воронежский пехотный полк, марширующий на Нарву, и повернуть его на Петербург. Голштинскому отряду, как только подойдут, копать шанцы вдоль Зверинца.
Теперь, когда между Императрицей и Петергофом стали голштинские гусары, всё стало казаться Императору просто забавным манёвром.
На лужайке у спуска к каналу, на пёстрых коврах, над белыми скатертями громадными цветами лежали дамы. Они щебетали, как птицы, не подозревая об опасности. Елизавета Романовна наполнила золотой кубок шипящим вином и поднесла его Государю.
- Бедненький, всё с заботами... Ни поесть, ни попить не дадут. Коварная Императрица!.. Ныне, Ваше Величество, изволили убедиться, что я вам говорила правду.
- Горько!.. - пьяным голосом крикнул Мельгунов. Елизавета Романовна погрозила ему пальцем.
Ничего не было слышно про Императрицу и её войска, всё было тихо и мирно, всё было так беззаботно в этот прекрасный июньский день.