| Приглашаем посетить сайт |
|
Тютчев (tutchev.lit-info.ru)
|
Глава XII
Жизнь перевернула страницу. Уроки Симона Тодорского и Ададурова продолжались по утрам, но приняли иной характер. Учителя стали как бы помощниками и советниками российской Великой Княжны.
Пятнадцатого июля, в день празднования мира со Швецией, после церковной службы, Бестужев-Рюмин пригласил Великую Княжну в большой дворцовый зал. Там их ожидали несколько молодых людей и барышень в парадных кафтанах и богатых, нарядных "робах". Они встретили Екатерину Алексеевну низкими поклонами и глубокими реверансами.
- Её Императорскому Величеству, - торжественно сказал Бестужев, подводя Екатерину Алексеевну к придворным, - благоугодно было назначить состоять при Вашем Императорском Высочестве - камергеру Нарышкину.
Нарышкин низко поклонился Великой Княжне и поцеловал её руку.
- Графу Андрею Симоновичу Гендрикову... Графу Ефимовскому... Камер-юнкеру графу Захару Чернышёву, камер-юнкеру графу Петру Бестужеву-Рюмину, камер-юнкеру князю Александру Голицыну...
Бестужев повернулся к дамам.
- Гофмейстериной при Вашем Императорском Высочестве повелено быть графине Румянцевой и камер-фрейлинам княжнам Голицыным и девице Кошелевой.
Представление двора Великой Княжне было окончено. Екатерина Алексеевна растерянно стояла среди окружившей её русской молодёжи. Что ей делать с этими людьми?.. Всю жизнь при ней была одна девица Шенк. Екатерина Алексеевна была с детства приучена делать всё сама. Русский двор её окружил, и Великая Княжна поняла желание Государыни как можно скорее сделать её совсем русскою. Гофмейстерина графиня Румянцева сказала, что при Её Высочестве всегда будет находиться "дежурство", и что всё, что Великая Княжна прикажет, будет исполнено.
В этот вечер она писала отцу длинное восторженное письмо. Она описывала, какой у неё теперь двор, гораздо больший, чем у её матери, как её все балуют, и окончила своё письмо привычной подписью: "Остаюсь во всю жизнь с глубочайшим почтением, вашей светлости всенижайшая и всепокорнейшая дочь и слуга София А. Ф. принцесса Ангальт-Цербстская"...
Принцесса Иоганна, которой Екатерина Алексеевна показала своё письмо, пришла в негодование.
- Ну вот!.. И когда ты научишься!.. Ну, какая ты теперь София?.. Ты должна подписывать; "Екатерина С. А. Ф. Великая Княжна..." У тебя уже свой двор есть. А ты!.. Всё пересаливаешь... Как и твой отец слишком уж стал почтителен к тебе... Он тебя иначе как "Ваше Императорское Высочество" и не именует. Точно ты для него перестала быть прежней девочкой Фике!..
Лицо принцессы Иоганны раскраснелось, непривычные злые искры горели в её глазах.
"Что это? - подумала София. - Неужели зависть?.. Ревность?.. Мама меня ревнует?.. Завидует мне?.. Как это всё странно!.."
Но двор Екатерине Алексеевне пригодился. Какое удивительное лето стояло в Москве, какие были долгие дни, и точно не хотело солнце расставаться с землёю, всё млело по небу алым закатом, волновало загадочными пёстрыми облаками, висевшими над дворцовыми садами! Государыня уехала, уроки прекратились, и полная праздность была вокруг Екатерины Алексеевны, эта праздность была бы утомительна и скучна, если бы двор не придумывал непрерывные забавы. То играли в жмурки по залам опустевшего дворца, то выйдут на садовую лужайку, принесут серсо и станут швыряться плавно и красиво летящими тонкими кольцами или станут по краям, возле кустов, и начнётся бесконечная игра в мяч, где каждый показывает гибкость и лёгкость движений, меткость глаза и проворство рук. А когда вдруг набегут, неся прохладу, тучи и пахнёт летним дождём, всё общество убежит в залы, раздвинут ломберные столы, Нарышкин с треском распечатает колоду карт и начнётся бесконечная игра в берлан, а иногда и в фараон. Играли на деньги, и, к ужасу Екатерины Алексеевны, у неё появились карточные долги своим придворным.
Иногда вечером сидят в маленьком зале, свечей не зажигают, в комнате от садовых кустов стоят зелёные сумерки, младшая княжна Голицына сядет за клавикорды, и прообраз русского романса - песня на ломоносовские слова - зазвучит по залу. Поёт бархатистым баритоном "Большой Пётр" - Бестужев.
Сокрылись те часы, как ты меня искала,
И вся моя тобой утеха отнята:
Против меня совсем ты стала уж не та...
Кто-нибудь из фрейлин, девица Кошелева чаще всего, вздохнёт тяжело. Струны звенят, льётся тихая, полная грусти мелодия, Большой Пётр продолжает со страстью и упрёком:
Мой стон и грусти люты
Вообрази себе.
Как был я мил тебе...
Вдруг распахнутся на обе половинки двери, и шумный, крикливый ворвётся в залу Великий Князь со своими лакеями, собаками и начнёт нестерпимо хвастать. Великий Князь не красив, но сколько в нём породы! У него маленькая голова и узкие плечи, и говорят, что выражением глаз он напоминает царевича Алексея, который был... казнён Петром Великим. Он всё ещё ребёнок, Великая Княжна, напротив, не по годам становится серьёзной.
Музыка и пение кончены, меланхоличное, мечтательное настроение сорвано, Великий Князь бегает, крутится по залу, щёлкает бичом, гоняет собак, те неистово лают, наконец он садится с размаху в кресло и самодовольно оглядывает Великую Княжну и её двор. Он начинает рассказывать, говорит по-русски, с сильным акцентом, но Великая Княжна его понимает лучше, чем своих фрейлин и камер-юнкеров.
- Здесь на Москве - ошень спокойно. Ганц штиль. У нас в Голштинии бывали большие опасности. Однажды, я ошень карашо сие помню, подле самого Киля бродили цыгане. Они нападали на граждан и похищали детей. Мой отец послал отряд гвардии, чтобы ловить их. И меня назначили им командовать. Это било ошень опасно. Цыган ошень даже много, у меня ошень маленький отряд. Но знаете - прекрасные голштинские солдаты! Таких нигде нет... Мы шли лесами, переплывали реки и наконец окружили цыган. Они нас увидали... Ужасный огонь из мушкетов... Паф... паф... Трр... Мы стреляем, они стреляют. Я обнажил шпагу и бросился на них. Тогда они стали на колени и стали умолять о пощаде. Я им дал пардон и повёл к отцу в Киль.
- Это было... это было... ошень, однако, давно.
- Ваш отец скончался... За сколько же лет до своей смерти он посылал вас в такую опасную экспедицию?..
- Н-ну, года за три... Vielleicht, {Может быть (нем.).} за четыре... Я точно не помню.
- Знаете!.. Каким же молодым вы стали совершать такие подвиги... Вам было тогда - шесть... семь лет... {Отец Петра Фёдоровича герцог Голштинский Карл-Фридрих умер в 1739 г., будущий Пётр III родился в 1728 г.} Когда ваш отец умер и вы остались под опекою моего дяди, наследного принца шведского, вам было одиннадцать лет. Как же мог ваш отец послать вас, единственного своего сына, слабого здоровьем, шестилетнего ребёнка воевать с разбойниками?
- Ваше Высочество, - высокомерно говорит он, - вы хотите сказать, что я лжец!.. Вы хотите уронить меня во мнении света!.. Благодарю вас за ваше обличение!
- Ваше Высочество, это не я, но календарь вас изобличает.
Великий Князь свистнул собак и вышел из залы.