| Приглашаем посетить сайт |
|
Лермонтов (lermontov-lit.ru)
|
Что же в конце концов Екатерина получила от общества. Часто в литературе и в учебниках до сих пор высказывается мнение, что Екатерина не нашла в обществе, а особенно в дворянстве, сочувствия своим либеральным взглядам, и поэтому-то она и оставила свою мысль об улучшении крепостного права.
Это рассуждение не совсем правильно и нуждается в поправке. Правда, мысль об уничтожении крепостного права не встретила сочувствия, но все же и здесь вышли проекты добровольного освобождения крестьян от помещичьей власти при моральной поддержке государственной власти. Вы помните, как обстоял этот вопрос у Биарде де ля Виля и что говорилось по нему в комиссии: ведь они допускали постепенное освобождение крестьян, и даже Щербатов говорил, что следует освобождать крестьян при смерти их помещика, если они должны перейти к его наследникам, расточительным и жестоким.
Еще большую поддержку встретила мысль об ограничении крепостного права и об определении повинностей крестьян. Почти все лица, обсуждавшие проекты, соглашались на запрещение торговли людьми в розницу и на другие ограничения. Все соглашались на принятие мер к обузданию жестоких помещиков и представили комиссии проект о личных правах крестьян. Затем большое сочувствие встретила мысль укрепить за крестьянами их движимое имущество. Ведь и консерваторы указывали на то, что у крестьян должно быть движимое имущество, они его признавали, не желали лишь санкционировать его и возражали не по существу, а с точки прения тактики. О том, что движимое имущество должно принадлежать крестьянам, писалось и в проектах, поданных в Вольное экономическое общество, говорил и Коробьин, предлагала и комиссия по разбору родов государственных жителей. Немало голосов раздалось и за земельное обеспечение крестьян. За него высказывались Биарде де ля Виль, Поленов и Расле в своих проектах, за него говорил в комиссии Козельский, его предлагал в своем проекте даже Титов, и в большом размере. Идея определения закона крестьянских повинностей нашла поборников в авторах проектов, поданных в Вольное экономическое общество, а в комиссии в лице Коробьина, Козельского и Титова, причем ими были приведены детальные, соображения. Нашла сочувствие и мысль об ограждении прав крепостных крестьян независимым сословным и коронным судом.
Правда, в комиссии раздавалось немало голосов и против всякого ограничения крепостного права, но ведь окончательного подсчета голосов не было и, может быть, большинство голосов оказалось бы за улучшение. Но если Ом даже большинство комиссии и оказалось бы против всяких ограничений, то это не имело бы ровно никакого значения, важно было то, что Екатерина не оказалась одинокой, что она встретила сочувствие в лучшей части общества, а это, как показывает пример Александра II, довольно для проведения реформ. Поэтому ясно, что мнение, будто Екатерина не встретила поддержки в обществе, нуждается в сильном ограничении.
Что же сделала Екатерина в действительности для улучшения быта крестьян? Ведь многие из перечисленных проектов шли навстречу ее желаниям, выраженным в Наказе.
Все мечты Екатерины свелись к изданию законов, которые полагали предел дальнейшему закреплению крестьян. 17 марта 1775 года был издан манифест, который дозволял всем крестьянам, отпущенным от помещиков, как ныне, так и впредь, не записываться в оклад, а при ревизии заявлять, запишутся ли они в службу, или в цехи, или в купцы. Раньше ревизия была роковым временем для отпущенных крестьян: закон не признавал таких отпущенных, и им приходилось опять записываться за какого-нибудь помещика. Мало того, указом в апреля того же года в виде общей меры Сенат запрещал вольноотпущенным записываться в оклад. Сенатский указ шел дальше манифеста. В виде премии манифест 28 июня 1777 года уничтожал сбор с явки освобождаемых крестьян; явочные деньги теперь перестали взимать. Затем указом 1783 года Екатерина от себя уже, подтверждая указ Сената, запретила впредь закрепощаться всем свободным людям.
Положив предел дальнейшему закрепощению, Екатерина не сделала ничего, чтобы освободить крестьян. Правда, к мерам, освобождающим крестьян, можно отнести манифест 1777 года о невзимании явочных денег, но эта ничтожная мера не могла дать никаких ощутимых результатов.
Очень мало, или почти ничего Екатерина не сделала для запрещения торговли людьми. Правда, вначале она думала об этом и в 1766 году издала закон, запрещающий совершать купчие на крепостных за 3 месяца до рекрутского набора, но этот закон очень легко можно было обойти. Указ 5 августа 1771 года запрещал продавать крестьян с молотка на аукционах. Но этот указ щадил не крестьян, а нервы сентиментальных помещиков, так как в том же указе было разъяснено, что продавать крепостных без земли можно, лишь бы не было этого стука молотком.
Никаких других ограничений, хотя бы тех, которых желала комиссия 1766 года, Екатериной сделано не было, и торговля людьми продолжала процветать: их продавали на рынках, нередки были и такие объявления в газетах: „продается портной, башмачник, повар, коляска и выездная лошадь“, или „продается девка и кобыла, видеть можно их там-то“, или „продаются 4 пары борзых кобелей, 15 щенят и 2 девки, цена такая-то“. Цена крепостного была тогда 70-100 рублей за душу, а в одиночку цена крепостного увеличивалась, смотря по его личным качествам, или уменьшалась. В 1766 году за рекрута платили от 120 рублей, а через 20 лет до 300 рублей. Ремесленники и артисты стоили от 300 рублей, а актрисы по несколько тысяч, обыкновенная прислуга 5080 рублей, дети от 3 до 20 рублей.
Екатерина не только не ограничивала торговлю людьми, но даже способствовала ее развитию. Указом 1779 года она предписала Сенату принимать рекрутов от помещиков во всякое время для зачета их за будущих, то есть Екатерина в 1779 году фактически разрешила то, что запрещала в 1766 году.
Все дворяне соглашались на учреждение опеки над помещиками, мучающими своих крестьян. В 1769 году Екатерина запретила крестьянам подавать жалобы на помещиков, а затем по Учреждениям 1775 года возложила обязанность на наместников пресекать мотовство, тиранство и жестокость помещиков. Отдел об опеке в Учреждении о губерниях был разработан. Опекунами не могли назначаться люди жестокие, суровые поступки которых известны дворянству. Опекун, назначенный над каким-либо помещиком, не мог налагать на его крестьян новых налогов; наказывать телесным наказанием крестьян опекун своей властью не мог; за большие преступления он должен посылать провинившихся в суд или к городничему, за меньшие преступления должен отсылать к старосте или приказчикам.
Затем были попытки смягчить наказания, налагаемые помещиками на крестьян. В 1773 году, после доклада Сената о частой ссылке помещиками крестьян на каторгу, Екатерина велела ее приостановить, но через полтора года разрешила ее. Наконец, в 1775 году был издан указ, разрешавший крепостным крестьянам вступать в винные откупа за поручительством их помещиков. В 1782 году были изданы 2 указа — о недопущении крепостных к прошению милостыни (что практиковалось помещиками) и о разрешении отпускать старых крестьян на свободу.
Вот и все, что сделала Екатерина для осуществления своих гуманных стремлений: сделала она меньше по сравнению даже с тем, что указало ей общество в лице депутатов комиссии 1767 года Екатерина не издала такого положения, которое заметно бы облегчало быт крепостных крестьян, не выработала никаких гарантий личных прав крепостных, не определила отношений между крестьянами и их владельцами. Разрешение всех этих задач она оставила сыну Павлу I и внукам Александру I и Николаю I. Павел I и его сыновья как бы выполняли то, что предстояло сделать Екатерине и чего она не сделала. Правда, меры, принимаемые этими государями относительно крестьян, не были разрешением крестьянского вопроса, так как его могло разрешить только полное уничтожение его; но меры этих государей были исторически необходимы, так как прежде чем дойти до 19 февраля 1861 года, надо было убедиться на деле в бесполезности одних улучшений, и с этой стороны можно рассматривать эти меры как стадию крепостного права.
Итак, Екатерина не привела в исполнение многих возможных улучшений в крестьянском быту. Чем же это объясняется?
Обыкновенно указывают на Пугачевский бунт как на первую и начальную причину охлаждения Екатерины к крестьянскому вопросу.
антидворянским. Главной его целью было „истребление проклятого рода дворянского, который не насытился крестьянами в России, но и вольные казачьи войска подчинить себе желает“. „Всему миру известно, — писалось в одной прокламации, — сколь российские дворяне обладают крестьянами, и хотя в Законе Божием сказано, что с крестьянами надо обходиться, как с детьми, они обращаются с ними хуже, чем с собаками своими“. В Саратове Пугачев сказал толпе: „Я вам император; жена моя далась дворянству, и я поклялся именем Бога истребить их. Они склонили ее отдать вас им в рабство. Я восстал за вас против них“. Здесь уже дворянство ставилось вместе с правительством Екатерины. В своем манифесте от 31 августа 1774 года Пугачев жаловал всех крестьян — „вольностью и свободой вечных казаков“, жаловал им помещичьи земли, луга, выгоны, сенные покосы, леса „без покупки и без оброков“ и освобождение давал „от градских мздоимцев судей“. В конце концов движение приняло не только антидворянский, но и антигосударственный характер. Общая опасность сблизила Екатерину с дворянством. Когда казанское дворянство решило выставить корпус для борьбы с мятежниками, Екатерина заявила им, что она свою целость и безопасность не отличает от их целости и безопасности, а так как она сама считает себя помещицей той губернии, то приказала набирать ратников в дворянский корпус и из своих дворянских сел. На этот факт обыкновенно указывают, желая объяснить, почему Екатерина охладела к крестьянскому вопросу.
Но из этого временного сближения Екатерины с дворянством нельзя заключать, что она поддалась той реакции, которая распространилась среди дворян после Пугачевского бунта. Не надо забывать, что мы имеем дело с человеком, который был на голову выше окружающих современников. У нас есть доказательства, что Екатерина не поддалась реакции, что после Пугачевского бунта она не охладела к крестьянскому вопросу и что после него она думала о нем и даже строила планы, но все же закончила свое царствование, почти ничего не сделав для крестьян.
Екатерина не поддалась реакции. После усмирения мятежа Сенат предлагал, жестоко расправиться с его участниками, прямо террористически, одинаково наказывая смертью как активных участников мятежа, так и тех крестьян, которые не защищали своих помещиков. Возражая Сенату, Екатерина доказывала, что если за жизнь одного помещика истреблять целую деревню, то возникнет новый и еще более ужасный бунт. Екатерина предлагала гуманное отношение к крестьянам, говоря, что если не уменьшить жестокостей, то они против нашей воли восстанут и рано или поздно возьмут себе свободу. Из этого видно, что Екатерина не озлобилась, как дворяне, а продолжала понимать суть дела.
До конца 70-х годов Екатерина не оставляла намерения ограничить крепостное право, о чем и говорила приближенным; поэтому продолжали составляться и соответствующие законопроекты для осуществления ее намерений. Любопытны проекты, составленные в 1778 и в 1780 годах.
Проект 1778 года прямо указывает, что „Высочайшее Ея Императорского Величества соизволение таково, чтобы найти средства уравнять владельцев и крестьян, найти средства к пресечению чрезмерных работ и непослушания“. Таким образом, сам проект указывает, что благие намерения Екатерины к тому времени еще не иссякли. Автор проекта предлагает, чтобы крестьянин 3 дня в неделю работал на себя, 3 дня на помещика, а по воскресеньям и праздникам был бы свободен. В воскресные и праздничные дни крестьяне должны делать только легкие работы и не допускающие перерыва, как то: кормить скот, сторожить огороды и т. п. Работать на помещика должны крестьяне не моложе 15 лет и не старше 60. Касаясь вопроса о земельном обеспечении крестьян, автор полагает, что им нужно дать 2 десятины в поле и сенокос. Там, где не хватит такого количества земли, автор предлагает делить землю пополам между помещиком и крестьянами, но во всяком случае на одно тягло давать не меньше 1 десятины. Этот проект не высоко поднимался над действительностью, он регулировал только то, что было на самом деле.
Проект 1780 г. уже не частный, он является постановлением ораниенбаумских и ямбургских дворян. Если бы Екатерина в это время порешила с крестьянским поп рос ом, дворяне не стали бы его обсуждать. Дворяне предлагали следующий порядок: с 1 апреля по 1 октября с каждого тягла выходит на работу на господ по 3 дня и педелю конный или пеший работник. Бабы в мае ходят 2 дня в неделю на барщину, а затем до октября по 3 дня. Осенью и зимой крестьянин работает на господина 2 дня в неделю; у кого есть дочери старше 18 лет, те также ходят на барщину 2 дня в неделю. Кроме барщины дворяне предлагали сбор пятой части с хлеба, хмеля, капусты и т. д. Такой порядок был общим на северо-западе Руси.
Эти проекты показывают, что Екатерина не покидала своих добрых намерений о крестьянах. Даже к половине 80-х годов относится следующая либеральная мечта: граф Блудов предлагал Екатерине издать закон, что дети крепостных крестьян, которые родятся после 1785 года, будут свободными.
Но это были лишь следы прежних либеральных мечтаний. В половине 80-х годов замерли последние мечты Екатерины об облегчении участи крепостных крестьян, она примирилась с крепостным правом, а отсюда недалеко уже и до защиты его.
Объяснение этому нужно искать не в отдельных событиях, а в общем стечении событий, в обстоятельствах царствования и в личных свойствах Екатерины. Энергичная, самоуверенная и подготовленная в том же направлении западными авторами, Екатерина твердила постоянно, что мудрый законодатель все может и, вступив на престол, принялась за переустройство русской жизни во всех отношениях. Сначала она взяла на себя только одно общее руководство, а проведение реформ поручила самому обществу. Это ее намерение, как мы уже знаем, но удалось. Но неудача не остановила Екатерину и, убедившись, что люди проникнуты духом розни и что только она одна стремится к общему благу, Екатерина сама принялась за законодательство. Эта работа, как мы видели, у нее не спорилась. Издав в 1775 году Учреждение о губерниях, Екатерина только через 10 лет смогла выпустить Жалованные грамоты дворянству и городам, и то последняя была далеко не отделана. Эти законы написаны самой Екатериной, а это ведь дело невиданное, даже Петр I воздерживался лично писать законы. Кроме участия в законодательстве Екатерине препятствовало и много других событий и занятий.
С 1768 года Екатерина вступила в войны с Турцией, Польшей и Швецией и повела тонкие дипломатические сношения с Австрией, Пруссией и Англией. Внешняя политика по временам всецело овладевала вниманием Екатерины, да и не удивительно. В 1794 году Екатерина писала, что раньше бывало так, что в несколько дней к ней приходило столько почты и курьеры натаскивали столько бумаг, что они едва умещались на 10 столах. Екатерина увлеклась внешней политикой более, чем внутренними делами. В области внешней политики она получала видимые осязательные результаты, которые удовлетворяли ее более, чем результаты внутренней политики. Правда, Екатерина проповедовала, что работать нужно не из-за благодарности, а по внутреннему убеждению, но это были только красивые и высокие слова. Екатерина была живым человеком, падким на всякие соблазны, и ее честолюбие не могло удовлетвориться только одним философским утешением: Екатерине нужны были похвалы, рукоплескания толпы, и ими она упивалась гораздо более, чем внутренним сознанием исполненного долга. Победы и завоевания давали Екатерине большую честь и славу, и она пристрастилась к ним. Екатерина начала строить разные планы наступления на врагов и полного их истребления. Справедливость требует добавить, что наряду с честолюбием действовали и ясное сознание русских интересов и патриотическое чувство императрицы, сроднившейся с новой родиной. Итак, внешняя политика поглотила, можно сказать, Екатерину.
Огромное количество времени у Екатерины уходило на чтение, которым она зажималась по выработавшейся привычке и потребности шло тщеславному желанию не отставать от века, а быть в курсе литературы и наук.
„Историю Австрийского дома“ Жиркура, мемуары о Карле XII, посмертные сочинения Фридриха II, секретную историю Берлинского двора и т. д. С большим удовольствием Екатерина читала „Эпохи природы“ Дювстона; она сравнивала его с Ньютоном и красноречиво описывала, какое освежающее впечатление производила на нее эта книга. С Дефо Екатерина была в переписке, спрашивала его по разным интересовавшим m вопросам, послала ему целую шкатулку с медалями, меха и собрание древностей, найденных в Сибири.
Это чтение не было пассивным. Екатерина перерабатывала читаемое, делала из него извлечения, так что ее чтение превращалось в литературную работу. Так, например, читая „Дон Кихота“ Сервантеса, Екатерина выписала все меткие пословицы, встречающиеся в нем, читая жизнеописания Плутарха, она перевела часть их на русский язык, составила примечания к „Кориолану“ Шекспира, а труд Фенелона „Телемак“ снабдила комментариями. Библиотека, собранная Екатериной, была замечательна. Но к чему Екатерина осталась глуха — это к немецкой романтической литературе, она не читала ни Лессинга, ни Шиллера, ни Гёте — очевидно, она была совершенно не романтик.
Много времени Екатерина уделяла своим литературным занятиям: писать и читать было ее страстью. В разговоре со своим секретарем Екатерина сказала, что, ничего не написав, нельзя прочитать ни одной книги. Из написанного ею можно составить целую библиотеку. Екатерина писала учебники, сказки, в 1769 и в 1770 годах она была негласным редактором журнала „Всякая всячина“, а в 80-х гг. участвовала в журнале „Быль и небылицы“, где помещала шуточки в юмористическом отделе. Екатерина сама сознавалась, что она не прочь действовать сочинениями на умонастроения общества. Некоторые из ее литературных произведений — сатиры и драмы — занимают довольно видное место в истории русской литературы XVIII века.
В своей комедии „О время!“ Екатерина выступает против крепостного права. Главная героиня комедии госпожа Ханжихина после молитвы чешет свою кошечку и поет: „Блажен человек, иже и скоты милует“, и в то же время „нас милует“, рассказывает ее девушка, „жалует пощечинами“, затем она идет к заутрене и там то бранит своих крепостных, то шепчет молитвы, то посылает кого-нибудь на конюшню пороть.
В других своих сочинениях Екатерина описывает тех лиц, с которыми ей приходилось сталкиваться во внешней политике. Так, например, в опере „Горе-Богатырь“ она выставляет шведского короля Густава III, а драма „Олег“ представляет из себя иллюстрацию турецкой войны и описание подвигов ее любимца Орлова.
Некоторые из произведений Екатерины ставились в Большом театре, а большей частью в придворном.
Часто Екатерине приходилось выступать с пером в руках, чтобы защитить русское правительство и его действия и честь империи. Манифесты и многие законы она писала сама. Когда французский писатель аббат Шарль д'Отрош выпустил книгу „Путешествие в Сибирь“ (Voyage en Sibérie), где ругал Россию и русские порядки, то в ответ ему Екатерина сейчас же написала целую книгу „Противоядие или исследование о пакостной книге Voyage en Sibérie“.
Не чужда была Екатерина и историографических занятий: она умерла за составлением русской истории.
Это было курьезное старческое увлечение. Еще в молодости Екатерина занималась русской историей: делала выписки из летописей, собирала рукописи и исторические материалы, ей обязана своим появлением на свет „Древняя Российская Библиотека“, первое собрание исторических актов и документов. Затем, Екатерина снаряжала ученые экспедиции Палласа, Вельяминова, Лепехина, привезшие богатый археологический и исторический материал. По ее желанию князь M. M. Щербатов писал свою историю, а Голиков собирал материалы по истории Петра Великого. Но затем этого ей показалось мало, и с 1783 года она сама принялась за писание русской истории. Внешним толчком для этого труда было составление учебников по русской истории для внуков Александра и Константина, а уже в мае 1792 года Екатерина писала Гримму: „Я ничего не читаю, кроме относящегося к XIII веку“. Два года спустя Екатерина писала тому же Гримму: „У меня множество благодарных дел: и читаю летописи и пишу. Вот какая страсть! Я знаю, что никто не будет читать моего труда, кроме двух педантов, но я очень довольна, что написала историю лучше всех, как никто. Я ведь тоже тружусь за деньги и прилагаю в дело весь свой ум и на каждой странице восклицаю: ах, как это хорошо! Но об этом, разумеется, я никому, кроме вас, не говорю. Как приятно разбираться о Рюрике, Дмитрии Донском и др.; я люблю их до безумия“. В 1796 году Екатерина писала, что через год надеется кончить свой труд по русской истории. Но судьба не благоволила ей в этом отношении: Екатерина умерла раньше, чем поставила последнюю точку.
Живая и общительная, Екатерина II не могла заниматься в одиночку и поэтому вела переписку по интересовавшим ее вопросам с огромным количеством лиц. Письма ее составляют несколько томов. Среди ее корреспондентов — Фридрих II, Иосиф II, Вольтер, барон Гримм, мадам Жорден, Дидро, Даламбер, Потемкин, Чернышов и многие другие лица. Екатерина писала на русском, немецком, но чаще всего на французском языке. Переписка с Гриммом — самая обширная, она продолжалась более 20 лет. Екатерина думала, что никто не может ее понять, как Гримм, и поэтому письма к Гримму представляют как бы дневник Екатерины. Помимо теплого чувства эти письма содержат много остроумных и пикантных замечаний: они изображают личную жизнь Екатерины и мало касаются политики.
Из всего того, что я сказал, вы видите, как занята была Екатерина. Надо сказать, что она была мастерица перечь свое время и расходовать его экономично. Вставая в 6 часов, Екатерина два часа посвящала чтению и письму, а затем занималась делами и слушала доклады. Около 12 часов Екатерина обедала, а после заставила читать вслух, а сама слушала и занималась рукоделием, затем опять переходила к государственным делам, а вечером развлекалась игрой в карты, на бильярде или смотрела драматические представления. Этот порядок Екатерина не прерывала и во время путешествий. Тогда она ухитрялась просматривать и снабжать примечаниями законопроекты, читала сочинения, писала, беседовала и т. д. Так, например, во время путешествия по Волге в 1767 году Екатерина ухитрилась изучить и перевести сочинения Марманделя, тогда же занималась внешней политикой, играла и т. д. Так же она проводила время и в свою бытность в 1786 году в Вышнем Волочке.
Но как ни умела Екатерина экономить время, она постоянно жаловалась на его недостаток, горевала, что не может читать все книги, которые хочет. Екатерина сделалась жертвой своего темперамента, отзывчивости и энциклопедичности. и разбросалась. Екатерина признавалась в своем отвращении ко всякой системе, говоря, что она порождает сухость и педантизм. Но Екатерина не понимала, к чему приводит отсутствие системы; поэтому она делала не то, что ей нужней, а то, что ей было легче и интереснее, а трудное откладывала напоследок и забрасывала.
Так поступила Екатерина и по отношению к крестьянскому вопросу.
Из законодательных задач Екатерина выполнила прежде всего наиболее легкую — именно, по организации управления. Легкой эта задача была потому, что у Екатерины был уже некоторый опыт и определенное, единодушное желание классов общества. Здесь ничто не представляло затруднений, и поэтому Учреждения о губерниях раньше всего вошли в жизнь.
Гораздо труднее было определить права и обязанности сословий, как более трудное, это осуществляется на целых 10 лет позднее.
Еще труднее был крестьянский вопрос. Екатерина сама писала: „Крестьянский вопрос очень где ни начнешь трогать, нигде не поддается“. Не удивительно поэтому, что Екатерина откладывала его разрешение; она делала это тем спокойнее, что со всех сторон получала
Так советовал ей Поленов, искренне желавший счастья крестьянам, то же она слышала и от западных писателей. Вот что, например, писал Руссо: „Освобождение крестьян в Польше — великое и прекрасное дело, но очень опасное, и за него нельзя браться опрометчиво. Есть необходимость сначала сделать их достойными свободы, нельзя освобождать тело ранее души“.
Вот что слышала Екатерина с Запада: это ведь поддержка колеблющаяся и нерешительная.
Но всякая нерешительность, если она длительная, превращается в желание поддерживать status quo [116] Екатерина всегда была готова защищать существующий порядок, если только задевалось ее личное самолюбие. Екатерина хотела быть всегда умнее всех, благосклонно слушала тех, кто подпевал ей и говорил с улыбкой на устах, но не любила слушать тех, кто говорил самостоятельно. Упаси Бог, если бы кто, помимо нее самой, указал на какой-нибудь недостаток, хотя сама она и сознавала его.
В 1768 году, когда Екатерина всего решительнее была настроена против крепостного права, появилась известная нам уже книга аббата Шарля д'Отрош „Путешествие в Сибирь“. Тут в густых красках описывалась нищета, бедственное и угнетенное положение русских крестьян. В споем ответе Екатерина писала резко: „Мнимая нищета не существует; русские крестьяне во сто раз живут достаточнее, чем французские: они знают, сколько и за что они платят, а ваши крестьяне питаются каштанами и не знают даже числа всех повинностей, которые лежат ни них“. „Хорошее или дурное обращение с прислугой зависит от хорошей или дурной нравственности“.
Раз Дидро в своем письме предложил Екатерине неосторожный вопрос: какие земельные отношения существуют между владельцами и рабами? На это Екатерина ему строго отвечала: „Не существует условий между владельцами и крестьянами, но каждый хозяин побережет свою корову, чтобы она лучше доилась. Когда нет закона, то в ту же самую минуту начинает действовать естественное право, и порядок от этого не хуже, ибо тогда вещи текут сообразно существу своему“. Это было писано в 1773 году, во время Пугачевского бунта.
Екатерина имела такой ум, который мог обманывать ее саму, найти всему оправдание и усыпить совесть, К началу 80-х годов Екатерина стала примиряться с крепостным правом, прикрепление малороссийских крестьян.
Указом 1783 года малороссийские крестьяне в своем положении были приравнены к великорусским крестьянам: значит, положение великорусских крестьян Екатерина стала считать нормальным. В 1783 году малороссийские крестьяне сделались крепостными в губерниях Киевской, Черниговской и Новгород-Северской, то есть в тех, которые составляли так называемую „гетманщину“, находившуюся раньше под управлением гетмана Разумовского. А в другой части Малороссии, в так называемой Слободской Украине (губернии Харьковская и Воронежская), крестьяне были прикреплены еще в первую половину царствования Екатерины: указом 1765 года все крестьяне, жившие на частных землях, были признаны частновладельческими и переходы их были запрещены.
Эта перемена отразилась и в литературе. Еще в „Недоросле“ (1773) предавались осмеянию жестокость и тиранство помещиков, но мрачность красок смягчалась присутствием добродетельного чиновника и восхвалением наместника, укротившего жестоких помещиков. После „Недоросля“ обличения крепостного права становятся бледнее, крестьянский быт изображается мягче, нередко попадаются даже утешения крепостному, вроде следующего: „Бог восхотел, чтобы ты был слугою. Радуйся, ибо Божие желание благо есть, и тебе лучше быть слугою, чем свободным“. Некоторые авторы, изображая крепостных, спешат прибавить, что сила просвещения смягчает нравы.
„Письмо к другу“ неизвестного автора-женщины, появившееся в „Покоющемся Трудолюбце“ в 1785 году. Сюда же относится знаменитое сочинение А Н. Радищева „Путешествие из Петербурга в Москву“, появившееся в 1779 году Радищев не ограничился указанием на отдельные факты, а сделал известные обобщения и указал на тот вред, который приносит всему бы мертвы для закона, где 100 человек живут в роскоши, а 1000 работают на них и не имеет ни собственности, ни крова, где бы укрыться от зноя и мороза. От крепостного права страдают не только крепостные, но и все государство. Рабство приносит более вреда, чем нашествие неприятелей: последнее всегда случайное и часто мгновенное, тогда как первое губит долгое время и рабов, и господ, родит робость, раболепие, гордость и другие пороки. Наконец, рабство опасно. „Не видите ли, любезные наши сограждане, коликая нам предстоит гибель, в коликой мы вращаемся опасности. Поток, загражденный в стремлении своем, тем сильнее становится, чем тверже находит противустоянне. Прорвав оплот одиножды, ничто уже ему в разлитии его противиться поможет. Таковы суть братия наши, в узах нами содержимые. Ждут случая и часа. Колокол ударит. И своем. Нот что предстоит нам, вот чего нам ожидать должно“. Затем Радищев указывал на бунт рабов в Риме, на восстание илотов, на недавний Пугачевский бунт; во избежание большего зла Радищев предлагает помещикам приступить к освобождению крестьян. Освобождать их он предлагает постепенно: объявить, что взятые в дворовые получают свободу, затем разрешить крестьянам свободно вступать в брак, потом дать им собственность и гражданские права. Собственность крестьяне должны иметь как движимую, так и недвижимую; одновременно они должны получить право судиться равными себе в расправах выборными судьями, и тогда настанет время совершенного уничтожения рабства.
Таковы планы, нарисованные Радищевым, но он сам не верит в их выполнение, он не ждет, чтобы помещики увидели необходимость освобождения крестьян и поэтому он ждет освобождения от тягостей только от самих порабощенных. Это он поясняет следующим образом: „Крестьянин мертв, но он будет жив, если того восхощет“; иными словами, только стремление масс, только крестьянская революция может прекратить крепостное право. Но если только революция может уничтожить крепостное право, то зачем же подавать какие бы то ни было советы. Дело в том, что Радищев верит и в другие силы — в просвещение, в разум, которые могут раскрыть помещикам их заблуждение.
Это „Путешествие из Петербурга в Москву“ задело самолюбие Екатерины, оно попало ей не в бровь, а прямо в глаз. Екатерина любила похвалу даже с излишком и привыкла слушать истину, говоримую с улыбкой на устах. В книге Радищева она встретилась с такой свободой речи и критики; от которой давно уже отвыкла, и вдобавок ее терзал призрак революции и она с опаской вглядывалась в настроение русского общества. Прочитав 30 страниц, Екатерина написала: „Намерение сей книги в каждой странице видно. Сочинитель наполнен французским заблуждением, он ищет умаление власти и приведение крестьян в непослушание“. На полях книги Екатерина делала следующие замечания: „начинает прежалобно“… „всем известно, что нет лучшего житья, как у хорошего помещика“… „клонится к возмущению крестьян“. А на увещание освободить рабов она сделала следующее ироническое замечание: „Уговаривает помещиков освободить крестьян, да никто не послушает“.
Радищева и смертную казнь заменила ему десятилетней ссылкой.
Так Екатерина в крестьянском вопросе, выражаясь вульгарно, начала за здравие, а кончила за упокой.
Нам предстоит еще ознакомиться с мерами Екатерины по насаждению школьной науки и воспитания и с теми попытками, которые предпринимались отчасти ею самой, а отчасти окружающими ее лицами с целью России и регулировать его основными законами.
Екатерина II вступила на престол, когда в русском обществе было заметно стремление не к специальному, практическому образованию, а к общему, не зависимому от практических целей. Очень широкая образовательная программа была введена в преподавание дворянских корпусов: там преподавали не только специальные науки, но и ряд общих, не имевших отношения к военному ремеслу его воспитанников. Затем, для целей общего образования были построены Академический университет и гимназия в Петербурге, университет (1756) и при нем две гимназии в Москве и одна гимназия в Казани. На эти меры были недостаточны. Эти школы удовлетворяли потребности крестьяне попадали в них редко, и притом всегда в виде исключения. Но даже и потребности высших классов удовлетворялись крайне недостаточно — эти школы во всем терпели недостаток.
Московский университет в течение всей второй половины XVIII века пребывал в каком-то эмбриональном состоянии. На юридическом факультете был всего один профессор Дильтей, который читал все юридические курсы и притом на французском языке, на медицинском факультете сначала также был один профессор. Большинство профессоров были иностранцы, читавшие на французском, немецком, латинском языках, малопонятных для студентов. Русских профессоров было всего двое — Поповский и Барсов. Первый читал философию и дидактику, а второй — сначала математику, а потом российскую словесность. Только потом уже прибавилось еще несколько профессоров.
Даже такое заведение, как Морской кадетский шляхетский корпус, бедствовал от недостатка преподавателей. Иногда от него бывали такие объявления в газетах, что прямо недоумеваешь, как оно могло существовать. 6 1765 году этот Морской корпус дал в газетах такую публикацию: „в Морской Кадетский Шляхетский Корпус потребны: навигационных наук профессор 1, корабельной архитектуры учитель 1, подмастерье корабельной архитектуры 1“. Стало быть, основные предметы не имели преподавателей. Далее, для обучения словесным наукам вызывалось учителей 3, латинского языка учитель 1, шведского языка учитель 1, французского языка учитель 1; подмастерьев для преподавания датского, шведского и французского языков по 1, переводчиков 2, учителя танцев 1, учителя геодезии 1. Таким образом, выходит, что в Морском корпусе почти совсем не было учителей.
Сама постановка преподавания отличалась крайним несовершенством. Начать с того, что ученики переходили из класса в класс не по успехам, а по возрасту. В одном классе были ученики 15 лет, в другом 16 и т. д. При таких условиях учителя занимались не с целым классом, а с каждым учеником в отдельности; случалось сплошь и рядом, что на одной скамейке сидели такие ученики, из которых один учил дивизию, то есть деление, другой мультипликацию, то есть умножение, а третий еще сидел на складах. Общей программы не было, учились каждый по своему желанию; в классе не было никакого общего дела, каждый, не исключая и учителя, занимался своим делом. Учитель ограничивался тем, что задавал уроки и выспрашивал отдельных учеников. Для полноты картины надо прибавить еще невежество, пьянство и нерадение учителей.
прямо из тюрьмы, где сидел за третье убийство. Известны также анекдоты, рассказываемые Фонвизиным про своих учителей: учитель арифметики „пил смертную чашу“, учитель латинского языка — пример злонравия, пьянства и всех пороков, но голову имел преострую и как латинский, так и российский языки знал преизрядно.
Не удивительно, если при таких условиях ученики ничего не знали. Припомним, как Фонвизин держал экзамены в университетской гимназии, „Накануне экзамена в нижний латинский класс пришел учитель латинского языка, голову имевший преострую; на кафтане его было 5 пуговиц, а на камзоле 4. Удивленный, я спросил о пуговицах. Пуговицы вам смешны, отвечал учитель, но они суть стражи чести вашей и моей: четыре пуговицы на камзоле обозначают 4 спряжения, а пять пуговиц на кафтане обозначают 5 склонений. Когда тебя спросят что-нибудь, то смотри на пуговицы; если тебя спросят спряжения, то смотри на камзол, и если я возьмусь за вторую пуговицу, то значит второе спряжение, ты так и отвечай“. Еще оригинальнее был экзамен по географии. Экзаменоваться должно было 3 ученика. Но так как учитель географии был тупее, то он пришел на экзамен без всяких „пуговиц“. „Товарищ мой, — рассказывал Фонвизин, — спрошен был, куда впадает Волга? Он отвечал: в Черное море. Сей вопрос был задан и мне. Я столь чистосердечно сказал: не знаю, что экзаменаторы единогласно медаль присудили выдать мне“.
Если в школах плохо и мало учили, то зато строго и жестоко взыскивали. Иван Иванович Бецкой говорит, что кадеты столь наказывались „фухтелем“, то есть палками, что, выйдя из корпусов, на всю жизнь оставались калеками.
Так как правительственных школ было мало, то многие прибегали к частным школам. Многие ограничивались обучением одной грамоте и для этого обращались к попам и дьячкам, но многие обращались к иностранцам. дурное воспитание, которое велось под руководством французских гувернеров, madam’oв и mademoisell’eй. Правительство пыталось оградить общество от плохих учителей, и в 1757 году был издан указ, который предписывал всем иностранцам, желающим быть учителями, держать экзамены на звание домашнего учителя в Петербурге при Академии и в Москве при университете. Но указ, видимо, не достиг своей цели: учителя по-прежнему оставались невеждами, и в литературе продолжалось обличение их.
Иностранных учителей и мадам приглашали через газеты, где часто и они сами давали объявления. Данные из газет дают нам довольно яркую характеристику этих учителей. Например, два француза и немец в 1757 году дали публикацию, что принимают детей для обучения французскому, немецкому и латинскому языкам новым, скорым и легким способом, а жены их учат служанок мыть, шить и экономии. Содержатель другой школы объявлял, что он имеет аттестат от академии и обучает детей истории, географии, употреблению глобуса, метрике, риторике, немецкому, латинскому языкам, для начинающих имеются особые подмастерья; он же пишет просительные письма на всех языках. Один француз объявлял, что он обучает всем языкам, фортификации, архитектуре, политике, истории, географии и т. д.
Спрос на учителей был очень велик и вызвал к нам прилив всяких отбросов. „Мы были осаждены тучей французов всякого рода, — пишет секретарь французского посольства, — которые не ужились в Париже и отправлялись в другие страны. Мы были оскорблены, увидев среди них дезертиров, банкротов, негодных лакеев, которые все лезли в воспитатели. Очевидно, эта дрянь рассеялась везде, вплоть до самого Китая“.
Но эти учителя были доступны далеко не всем, а потребность в образовании в обществе была велика, существующие заведения не удовлетворяли даже дворян. Поэтому дворянские депутатские наказы хлопочут об учреждении школ, женского образования. Большинство наказов предлагают открыть эти заведения на казенный счет, некоторые предлагают для содержания их пособие от дворянства и лишь немногие дворяне, в том числе московские, предлагают открыть эти учебные заведения за гной счет.
Наказы не ограничиваются выражением общего пожелания, но намечают и программы, были какие-то запоздалые дворяне, их программа пахнет еще временем Петра I. Более современную программу предложили кашинские дворяне: французский язык, рисование, фехтование, тригонометрия, артиллерия и танцы.
Дворяне хлопочут, чтобы эти корпуса предназначались исключительно для детей дворян. „Ученики школ, — гласил белевский наказ, — должны быть непременно дворяне, не примешивая других родов, дабы они не заразились подлостью“. То же повторяли и другие дворянские наказы, исключая серпуховского, который готов был допустить в школы наряду с дворянами детей приказных и купцов.
женского учебного заведения. Для тогдашнего времени это чрезвычайно важный факт, так как вопрос о женском образовании возник недавно. О том же просили глуховский и переяславский наказы.
Дворяне, требуя открытия школ исключительно для дворян, не прочь были распространить грамотность и среди крестьян. Дмитровский наказ предлагал помещику содержать учителя на каждые 100 дворов для обучения крестьянских детей грамоте и арифметике. Это пожелание было мотивировано тем соображением, что от грамотного крестьянина помещик больше дохода получит и что грамота не мешает пахать.
купцы. Московские купцы просили учинить такую школу, где бы не только дети достаточных, но и сироты на иждивении купцов обучались бы бухгалтерии, языкам и другим полезным купцу знаниям. Некоторые наказы, как, например, ряжский, требовали введения обязательного обучения грамоте, с тем чтобы родители, не обучающие своих детей, штрафовались. Но самый интересный в этом отношении наказ был от архангельского купечества. Архангельские купцы были народ развитой: они вели торговлю с заграницей и сами часто бывали там. Эти купцы жаловались, что молодые граждане вступают в жизнь, имея плохое воспитание; жалуются, что среди русских нет искусных негоциантов, которыми наполнена Западная Европа, благодаря чему иностранцы берут преимущество в барышах. Для противодействия иностранцам купцы просили обучать их детей грамоте с христианским благочестием и знаниям, необходимым купцу. Наказ подробно разработал программу: дети должны обучаться правописанию и чтению, купеческому письму, арифметике и науке о весах русских и иностранных, бухгалтерии, купеческой географии, иностранным языкам, праву купцов русских и иностранных и навигации. Эта программа сделала бы честь и теперешнему времени. Наказ предлагал учредить два рода учебных заведений: низшую элементарную школу и высшую. Низшая школа должна находиться в заведовании магистрата; посещение ее обязательно для детей обоего пола без изъятия; уклонение от обучения наказывается чувствительным штрафом отцов и матерей. Большой школой заведует особый ректор; в ней учат купеческим наукам. Магистрат должен снабжать школу всем необходимым — книгами и другими пособиями, он же назначает таксу на плату за учение, но не общую, а каждым в отдельности, смотря по чину и состоянию граждан; на его же обязанности лежит наблюдение за тем, чтобы учителя достаточно жалованья получали, „дабы от недостатка содержания они в другие промыслы не входили“.
крестьянам дать ранее свободы.
Таким образом, мы видим, что потребность в школьном образовании была ясно сознана всеми.
Что же сделала Екатерина для удовлетворения выяснившейся потребности?
Нельзя сказать, чтобы Екатерина сразу вступила на надлежащий путь. Первоначально она проявила самые широкие философские замыслы, самоуверенные до наивности, точно так же, как это было в законодательстве. Вместо того, чтобы сразу пойти навстречу реальным жизненным потребностям и выполнить то, что просило население в наказах, Екатерина задумала перевоспитать общество, „создать новую породу людей“. Она увлеклась педагогическими теориями, которые в первой половине XVIII века распространились в Западной Европе и проникли в Россию, главным образом, благодаря ей самой.
Сущность этих педагогических теорий, перешедших в половине XVIII века с запада к нам в Россию, та, что целью воспитания и обучения является образование характера, направление его к добродетели и нравственности. Приобретение знаний, ученость отходили на задний план, они считались не такими важными, как воспитание. Воспитание должно быть основано на разуме, на понимании детской природы. Воспитание должно быть естественно и реально, а обучение должно служить лишь вспомогательным ему средством, которым надо пользоваться умеючи. Задача учителей и воспитателей должна состоять не в начинении учеников знаниями, а в возбуждении их мысли. Обучение должно быть наглядным и приятным и таким, чтобы оно казалось отдыхом, а не работой. Воспитатели должны возбуждать учеников собственным благим примером. Воспитание должно начинаться по возможности раньше, для того чтобы не дать возможности укорениться в детях дурным наклонностям.
Вот в кратких чертах сущность новых педагогических теорий, занесенных в Россию.
Эти взгляды проникли в Россию еще при Елизавете и укоренились в Московском университете в лице профессоров Поповского и Барсова. Поповский перевел на русский язык сочинение Локка „Несколько мыслей о воспитании“. Барсов в произнесенной им актовой речи указывал, что знание должно быть дверью к добродетели.
„пенсионные дома“ или „воспитательные академии“, дабы гуманным и рациональным воспитанием улучшить породу русских отцов и матерей и таким образом составить новое добродетельное общество.
Задачу разработать план выполнения этого намерения Екатерина поручила своему секретарю Теплову, который и представил ей записку „Мнение о провинциальных школах“. В этой записке видны следы основательного знакомства с педагогическими теориями того времени, но не видно следов здравого смысла. Теп лов думал, что одно поколение К воспитанию надо относиться с осторожностью, брать в воспитание детей обоего пола надлежит прямо от груди, „ибо ребенок, оставленный на воле, уже на третьем году есть фурия“. При наборе детей Теплов рекомендует предпочитать хорошо рожденных детей, чем детей, происходящих от злонравных родителей. Когда от этого первого, воспитанного в нравственности, поколения произойдет благонравное потомство, „то второе или третье порожденье можно будет обучать наукам“.
Екатерина не могла остановиться на таком нелепом плане. Более помог ей в деле насаждения просвещения Иван Иванович Он был незаконным сыном последнего боярина князя Ивана Дмитриевича Трубецкого, родился в Швеции, когда отец его был там в плену. Как незаконный сын, он получил от отца только вторую половину его фамилии. Воспитывался Иван Иванович за границей, большей частью в Копенгагене. Отец его обеспечил, и как богатый и образованный человек он путешествовал по Европе. С 1747 года, уже в чине генерал-майора, Бецкой целых 15 лет провел в Париже. Здесь он основательно проштудировал всех энциклопедистов, просветительную философскую литературу и новые педагогические теории. Петр III вызвал его в Петербург и назначил начальником канцелярии строения домов и садов его величества. Но Бецкой сблизился не с Петром III, а с его умной и развитой женой, у которой стал часто бывать как приятный собеседник. Иван Иванович непременно бывал в кабинете императрицы, когда она после обеда, сама сидя за рукоделием, слушала чтение. Этим чтецом часто бывал Бецкой.
В скором времени Бецкой стал выдвигать проект устроить в Москве Воспитательный дом для незаконнорожденных и брошенных детей. В 1763 году он подал императрице „Генеральный план Императорского воспитательного дома“, составленный Барсовым. Екатерине чрезвычайно понравилась эта мысль, и первого сентября того же года получил бытие Императорский воспитательный дом в Москве. На его содержание были ассигнованы огромные средства. Уже тут Бецкой выразил свои новые воспитательные идеи, которыми он был проникнут. Воспитательный дом должен готовить „новый род людей“, людей добродетельных, которые могут служить примером для других, вследствие чего может произойти „счастливая перемена в нравах и наклонностях той части общества, где они будут жить“. Для приготовления добродетельных людей Бецкой предлагал действовать на детей хорошим примером, лаской и обещаниями, наказывать редко и только в исключительных случаях. Бецкой был человек умный и свою программу не ограничил только воспитанием, с семилетнего возраста Закону Божию, чтению, письму, цифири, а потом способных обучать и другим наукам, художеству и иностранным языкам.
Этот „Генеральный план“ был как бы предисловием к другому труду Бецкого, „Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношей“. Здесь развивался план нос питания и обучения согласно с новыми педагогическими теориями, рассчитанный на применение не только и одном учебном заведении, но и во всех школах. План этот был представлен Екатерине, заслужил ее одобрение и лег в основу ее педагогической политики. Поэтому нам необходимо подробно остановиться на ознакомлении с ним.
Корень добру и злу, писал в своем труде Бецкой, есть воспитание. Надо произвести воспитанием „новую породу людей, или новых отцов и матерей, которые могли бы те же нравы детям вселить, которые они получили, а от их дети передали бы нравы своим детям и так на будущие веки“. Для этого Бецкой предлагал покрыть Россию сетью „воспитательных училищ“, куда нужно отдавать детей на пятом году от рождения, пока они еще не испорчены. В этих училищах детей будут безвыездно держать до 18–20 лет; они не должны иметь общения с внешним миром, а свидания с родственниками должны происходить редко и обязательно в присутствии воспитателей: „Частое с людьми общение вредит воспитанию“. Бецкой уверен в полном осуществлении своего плана, лишь бы только добыть надлежащих учителей и учительниц, а в особенности директоров. Воспитатели должны быть всеми любимы, поведение их должно быть безукоризненно, они должны быть преисполнены терпения, твердости, неподкупности, чтобы юноши почитали и любили их. Вся эта система рассчитана была очень оптимистически: стоит только найти воспитателей-ангелов, и дети будут ангелы. Бецкой верит в силу инструкций: пусть все будет точно, ясно, понятно, пусть совершенные учителя будут в точности выполнять их, и все пойдет как по маслу.
Но откуда взять этих учителей-ангелов, если общество русское таково, что его не стоит даже воспитывать, а необходимо создать прямо породу людей.
Труд выработать инструкции Бецкой взял на себя. Они написаны им в духе тех воспитательных теорий, которые разделялись и им, и Екатериной. На эти педагогические мечты Екатерины стоит обратить ваше внимание, так как они очень характерны.
уставах; им написаны уставы Воспитательного общества благородных девиц (Смольного института), Художественной Академии, Шляхетских сухопутных кадетских корпусов и др. Этими инструкциями Бецкой пустил в оборот русского общества все то, что было сказано на западе Европы — Локком, Монтаньи, Амосом Коменским и Руссо. Педагогические инструкции Бецкого в развитии русской педагогики сыграли ту же роль, что и Наказ Екатерины в истории русского либерализма. От инструкций Бецкого можно вести новое направление в русской педагогике.
[116] Существовавшое положение, существующий порядок.