| Приглашаем посетить сайт |
|
Мода (modnaya.ru)
|
История царствования Екатерины II
В ТЕКУЩЕМ семестре нам предстоит познакомиться с историей царствования императрицы Екатерины II.
Это царствование составляет целую эпоху в русской истории, в которой достигли своего кульминационного развития два основных течения, начавшихся еще в XVII веке. Я разумею, с одной стороны, превращение старого военно-служилого класса в землевладельческий, господствующий политически и социально над остальным народом, а с другой стороны — постепенное порабощение земледельческого класса и полное развитие и господство крепостного права. Тесное сочетание этих основных течений русской жизни и определило характер века Екатерины II: все черты быта были в связи с этим основным явлением.
Кроме того, на эпоху наложила сильную индивидуальную печать личность самой императрицы Екатерины II, предшественники которой только царствовали, а не управляли народом. В 1765 году Миних писал: «Русское государство имеет то преимущество, что оно управляется непосредственно Богом: иначе не может быть, так как же оно может существовать при таких порядках». Предшественники Екатерины не властвовали над людьми, люди властвовали над ними.
Это пассивное управление прекратилось со вступлением на престол Екатерины II, которая, умея приноравливаться к обстоятельствам, создала сильную и авторитетную власть, проявила энергию и твердость во внутреннем управлении и во внешней политике: такой размер деятельности напоминал Петра и заставил депутатов комиссии 1767 года поднести Екатерине титул Великой. Екатерина вошла в историю крупной исторической личностью. Ее эпоху нельзя объяснить без объяснения ее замечательной личности, к чему мы теперь и обратимся.
Екатерина родилась 21 апреля 1729 года в скромной обстановке в городе Штетине, где ее отец Христиан Август Ангальт-Цербский был губернатором; этот княжеский род уже сильно обеднел и жил службой. В детстве Екатерина жила просто, играла с детьми, ее не звали принцессой. Уже с раннего детства появились черты, отличавшие ее потом как русскую императрицу — это самостоятельность, предприимчивость, любовь к мужскому делу. Сверстники вспоминали, что Фике (то есть Софья — лютеранское имя Екатерины) всегда была впереди всех и обыкновенно ближе к мальчикам, чем к девочкам. Это была здоровая, полная жизненных сил натура. Лица, помнившие ее в детстве, подтверждают это: она была хорошо сложена, с благородной осанкой, выражение лица ее было некрасивое, но влиятельное, причем открытый взгляд делал ее наружность привлекательной; такой Екатерина оставалась до старости. В то время в Германии воспитание детей обыкновенно поручалось французским эмигрантам, покинувшим родину при Людовике XIV. Общей моде последовали и родители Екатерины и пригласили ей в гувернантки француженку г-жу Кардель; придворный проповедник Нерар, учитель чистописания Лоран и учитель танцев были также французы. Из числа учителей принцессы известны только три немца: Вагнер — преподаватель немецкого языка, Лютер — законоучитель, пастор Дэве и учитель музыки Реллинг.
Из всех своих наставников у Екатерины осталась добрая память лишь о г-же Кардель. Это была, по отзыву Екатерины, живая, умная француженка: «Она почти все знала, ничему не учившись; она знала, как свои пять пяльцев, все комедии и трагедии и была очень забавна».
Она приохотила принцессу к чтению Расина, Корнеля, Мольера и положила начало ее литературным вкусам. Но о других учителях Екатерина сохранила дурную память, а про учителя Вагнера прямо говорила, что он дурак.
Какие же результаты дало такое воспитание? И по собственному признанию Екатерины, и по отзывам других, результаты были небольшие. Екатерина сама писала потом, что дома ее воспитывали лишь настолько, чтобы выдать замуж за какого-нибудь князька.
Но, несмотря на такое скудное воспитание, Екатерина проявляла себя в детстве как умная и способная девочка. Один из друзей упрекал ее мать, что она мало занимается дочерью. По признанию Екатерины, у нее был критический ум: «Я по-своему понимала все». Эту привычку слушать одно, а думать другое подметила и г-жа Кардель и отзывалась про Екатерину, что «эта девица себе на уме» — «elle a un esprit gauche».
Но Екатерина едва ли со своими природными задатками и дарованиями пошла бы далеко, если бы случай не сделал ее женой русского императора.
когда Петру исполнилось 15 лет, ему стали подыскивать невесту. Дипломаты сватали много знатных принцесс, дочерей английского, французского королей. Но эти сватовства не нашли сочувствия у Елизаветы, которая думала, что брак с богатой и знатной невестой будет неудобен, и предпочитала найти «бедную, но благородную сиротку». Выбор ее остановился на принцессе Софии. К политическому расчету здесь примешивалось то теплое чувство, которое питала Елизавета к матери Софии, сестре своего умершего жениха, принца Карла: ей приятно было видеть племянницу любимого человека.
В январе 1744 года принцесса София с матерью поехали в Россию. Перед отъездом отец вручил дочери памятку, как ей вести себя в чужой стране; эти наставления очень любопытны, так как они объясняют многое в поведении Екатерины. Самым важным вопросом для отца был вопрос о перемене веры. Он рекомендовал дочери решить этот вопрос следующим образом: пусть она примет то, что сходно с лютеранской религией, а остальное отвергнет. Но после этого вполне определенного совета отец оставил дочери, на всякий случай, мостик для соне от и, сказав, что так как каждый живет согласно с личной совестью, то пусть она поступает так, как ей подсказывают ее убеждения. Затем шел ряд практических наставлений. Отец рекомендовал дочери оказывать наибольшее почтение императрице Елизавете, а потом великому князю, ее жениху; затем он советовал дочери не входить ни с кем в близкие сношения, чтобы потом не зависеть от них, милостиво смотреть на слуг, избегать крупной игры в карты, бережно расходовать карманные деньги, не дразнить Сенат, ни с кем особенно не дружить.
«Девочка себе на уме» была достойной дочкой своего папаши, тем более что обстановка, в которую она попала, заставила Екатерину действовать в духе этих наставлений.
Новая обстановка ошеломила и захватила Екатерину. В самом деле, она с матерью долго тащилась по Пруссии, ехали бедно, ночевать им приходилось, так как все постоялые дворы были переполнены, в хозяйской комнате, где жена хозяина утешала кричащих детей, тут же свиньи, поросята и другой скот, все замарано, грязно. Но все это как бы волшебством меняется, когда 6 февраля 1745 года мать и дочь прибыли в Ригу. Вокруг повозки, раньше одиноко ехавшей, появляются гофкурьеры, часовые, трубачи; им представляется генерал-аншеф, дворяне, везде роскошь, золото, бархат, серебро, шелк, все напоминает Екатерине, что она невеста русского наследника. Принцесса получает в подарок дорогую соболью шубу. Далее их везут в императорских санях, обитых мехами, на 10 лошадях, их сопровождает эскадрон кирасир и целая свита придворных. В Петербурге новая торжественная встреча. Екатерине и ее матери представляются тысячи лиц высшей знати, военные, гражданские чины и духовенство. Из Петербурга с таким же почетом их везут в Москву, где была тогда императрица Елизавета. Тут встреча торжественнее; не прошло еще и суток, как обе они жалуются орденом св. Екатерины. «Мы живем как королевы, всегда пышные выезды», — писала мужу княгиня-мать. Юная Фике была очарована не менее матери. «Моя дочь, — писала ее мать Фридриху II, — здорова и бодра. Нужно иметь железное здоровье, чтобы перенести все трудности путешествия и утомление придворного этикета. Моя дочь счастливее меня: ее поддерживает молодость. Подобно молодым солдатам, которые презирают опасность, потому что не сознают ее, она наслаждается величием, которое окружает ее».
Я остановился подробно на этом для того, чтобы выяснить, почему Екатерина не только покорилась судьбе, но и употребила все средства, пошла навстречу союзу, который, как можно было видеть, не сулил ей личного счастья.
Темным пятном, и притом очень резким, в жизни Екатерины был ее жених. Петр был полной противоположностью Екатерине, цветущей, жизнерадостной, тактичной, умной, развитой не по летам женщины, которая очаровывала всех окружающих. Петр был больной, раздражительный человек, никого не любивший и никем не любимый. Этот принц и от природы получил не много даров, а нелепое воспитание искалечило его и сделало полуидиотом.
Петр нескольких лет лишился матери, ail лет отца; до 7 лет он был на попечении женщин, а затем его сдали на руки офицерам, которые стали учить его военному строю, произвели в унтер-офицеры и посылали на караулы и дежурства. Мальчик пристрастился к военщине: когда происходил парад, то он бросался к окну, чтобы любоваться этим зрелищем; наибольшим наказанием для Петра было, когда занавешивали окна, и он не мог видеть солдат.
После смерти отца мальчика сдали обер-гофмаршалу Брюммеру; это был злой интриган, тупой и развратный человек, более способный выезжать лошадей, чем воспитывать людей. Его воспитательная система вредно отразилась и на физическом, и на моральном развитии Петра. За столом он всегда бранил Петра и грозил наказать, так что тот сидел ни жив, ни мертв, и ничего не ел; нередко Петра и совсем оставляли без обеда. Другие наказания были таковы же: его ставили голыми коленями на горох, привязывали к столбу, секли. Петра редко пускали на воздух; даже летом, когда все гуляли и играли, он в комнатах должен был танцевать с дочерью Брюммера.
Петра попеременно учили то русскому, то шведскому языку, смотря по тому, на какой престол ему открывалось больше шансов (Петр был внуком русского императора Петра I и шведского короля Карла XII); сообразно с этим к нему ходил то пастор Хоземан, то иеромонах русской посольской Кильской церкви. В результате принц не знал ни русского, ни немецкого Закона Божия, а потом по религиозным убеждениям был даже более лютеранином, чем православным. Его учили и латинскому языку, но он вселил в него только отвращение и настолько сильное, что, уже будучи русским императором, Петр приказал сжечь все латинские книги придворной библиотеки.
Когда Петр попал в Петербург, то кроме отвращения к науке он ничего не имел. Но дело нельзя бросить так, и его принялись учить русскому языку. Уроки Исаака Неселовского по русскому языку пропали даром. А Симон Тодорский Закону Божию Петра не выучил, а русскому языку обучил. Чтобы пополнить общее образование Петра, Елизавета пригласила ученого шведа Штелина, чтобы с приятным сочетать полезное. Три года Штелин смотрел с Петром картинки, делал модели, расписывал русскую историю по медалям Петра Великого, смотрел планы и чертежи и т. д. Когда ученику не сиделось, то Штелин ходил с ним. Учитель пользовался всяким предлогом, чтобы сообщить ученику знания, и этим отравлял ему и занятия, и игры. Он старался все использовать, например, проходя по комнатам, он указывал на расписанные плафоны и попутно проходил мифологию; если попадалась им на глаза какая-нибудь машина, то Штелин объяснял тут же ее механизм; если им случалось увидеть пожар, то учитель объяснял Петру пожарные инструменты; на аудиенциях его обучали придворному этикету и т. д. Эти не то занятия, не то развлечения, мешание дела с бездельем, не приучили мальчика к серьезному труду. Строгие требования были лишь относительно танцев, которые он проходил 4 раза в неделю, танцуя с фрейлинами. Таково было умственное и физическое воспитание великого князя.
Не лучше обстояло дело и со стороны моральной. С Петром грубо обращались, унижали его чувство достоинства и часто поступали несправедливо. Брюммер раз чуть не побил Петра палкой и только заступничество Штелина спасло его от этого наказания. Петр как бы застыл в ребячестве и вышел немощным и раздражительным. Он стал искать развлечений у лакеев, слушал их грубые рассказы и сам хвастал, что раз с отрядом голштинцев он разбил датчан; то часами Петр занимался тем, что расставлял оловянных солдатиков. Великий князь рано загрязнил свое воображение и приучился пить. Все усилия исправить его были тщетны.
Елизавета была в отчаянии и поэтому рада была женить Петра. Петр тоже обрадовался этому, так как своей невесте он мог говорить все, что ему вздумается. Он и поспешил заявить ей, что она сосватана ему и, хотя он любит другую, но рад жениться на ней. «Я краснела, слушая его, — писала Екатерина, — но благодарила его за откровенность, а в глубине души дивилась его бесстыдству». Иная девица пришла бы от этого в отчаяние, но Софья, закрыв глаза на то, с кем ей придется жить, думала о новой жизни, какую ей придется вести, и стала готовиться к ней.
Готовясь к своему новому положению, она стала учить русский язык и православное вероучение, часто вставая для этого по ночам. Занимался с ней Симон Тодорский. Раз Екатерина простудилась во время своих занятий и чуть не умерла: это сильно тронуло Елизавету, что Екатерина живота своего не щадит для познания православной веры; расположение Елизаветы еще усилилось, когда больная Екатерина пригласила к себе не лютеранского пастора, а православного священника. Судьба благоприятствовала Екатерине. В лице Симона Тодорского она получила облегчение для перехода в православную веру. Это был образованный богослов, который внутренний смысл ставил выше обрядностей. Тодорский обращал больше внимания не на различия, а на сходства православного и лютеранского вероучений. После его уроков Екатерина писала: «Я не вижу различий между лютеранством и православием».
28 июня 1745 года принцесса Софья приняла православие и была наречена Екатериной Алексеевной; в тот же день она обручилась с Петром. Твердо шла Екатерина к своей цели. Когда захворал Петр, то Екатерина нежно ухаживала за ним; эта нежность и участие сильно тронули Елизавету, тем более что они были незаслуженными. Петр продолжал играть в куклы и в карты с лакеями. Императрица пришла в ужас, узнав о занятиях Петра с лакеями, и приказала Штелину стеречь его от лакеев, которые учили его, как обходиться с женой. Великий князь был капризен и в 17 лет стал уже настоящим самодуром.
По мере того, как приближалось время свадьбы, Екатерина становилась все меланхоличнее. «Сердце не предвещало счастья, — писала она, — но в глубине души было что-то, что не оставляло меня никогда, что я добьюсь самодержавия». Это что-то было уверенностью, что ее жених недолго будет государем и что она сама станет на его место. Этим объясняется то, что 25 августа 1745 года Катерина стала женой Петра.
ум, овладела искусством приноравливаться к людям, одним слоном, приготовилась к роли правительницы.
Семейная жизнь не удавалась Екатерине, Петр открыто признавался ей, что он любит одну фрейлину. У Петра были и другие симпатии и он был холоден к Екатерине. При таких условиях семейная жизнь была тяжела: каждый жил своими интересами, своими привязанностями и, надо сказать, своим сердцем.
До 17 лет великий князь продолжал детские забавы. Из лакеев он устраивал полки, наряжал их солдатами, устраивал службу, при этом грубил и позволял себе непристойные шутки. После людей Петр переходил к игрушкам, к оловянным солдатикам, делал им разводы, смотры, караулы. Все праздники Петр праздновал особым салютом: на столе, где стояли его солдатики, у него был особый шнур, натягивая и спуская который, он издавал звук, напоминавший ему ружейный залп. После кукол Петр принимался за собак и, дрессируя, бил их нещадно хлыстом, так что неистовый визг наполнял комнаты. Иногда Петр принимался терзать уши окружающих игрой на скрипке. Чаще же всего Петр просто ходил и болтал всякий вздор. Екатерина не чаяла, когда он уйдет от нее, до того тягостно было его присутствие; отношения между ними были невозможные. В церкви Петр вел себя непристойно, бранился, показывал язык, за столом он сыпал непристойными шутками и издевательствами. Елизавета не знала, что делать, и приказала канцлеру Бестужеву сочинить указ, чтобы окружающие удерживали великого князя от непристойных поступков, «чинимых во младости лет».
В 1755 году к Петру явились голштинские офицеры и солдаты; с ними он и стал проводить большую часть времени. Петр курил табак, пил мертвую, вел себя настоящим голштинским офицером. В пьяном виде Петр был прямо невозможен: от него доставалось всем, а особенно великой княгине, как писала она сама.
С первых же дней замужества Екатерина запаслась терпением. Для стороннего наблюдателя ее жизнь могла даже показаться приятной: она бывала на спектаклях, на балах, веселилась. Но все эти придворные выезды и торжества не заполняли всей
От скуки Екатерина принялась за чтение и стала читать романы. Ей попались под руку письма m-me de Savinie. Живой слог изложения, смелость и ясность мысли, искренность этих писем подкупали к ним расположение читателя, и Екатерина прямо «пожирала» их, встречая в них много ноток, созвучных ее душевному настроению. В 1746 году Екатерина стала читать сочинения Вольтера, которые много способствовали образованию и просвещению ее ума и головы, она стала разборчивее в чтении и потом писала Вольтеру, а также и другим, что Вольтер был ее учителем. Затем Екатерина обратилась к историческому чтению, читала историю Генриха IV, историю Германии Барра, мемуары Брантома, сочинения Платона, «Дух законов» Монтескье и исторические сочинения Тацита; когда вышел энциклопедический словарь Деламбера и Дидро, она принялась научать и его.
Чтение оказало могучее влияние на духовную жизнь Екатерины, на ее понятия и чувства. Благодаря Вольтеру, Генрих IV стал ее любимым героем, и когда она хотела указать пример великого полководца, то указывала un него. Сочинение Монтескье «Дух законов» стало ее политическим евангелием. Словарь Бейля подвергал критике все вопросы и вместе с Вольтером убил в Екатерине нее наивное и напитал ее скептицизмом, которым была проникнута вся атмосфера первой половины XVIII века и к которому сама Екатерина была склонна. Энциклопедисты Дидро и Деламбер заложили в Екатерине начала рационализма, которым отличался весь просветительный XVIII век.
Но на Екатерину влияли и такие книги, как мемуары Брайтона. Здесь в картинах рисовалась безнаказанность преступлений, оправдывался успех, чем бы он достигнут ни был, восхвалялись низкие инстинкты, словом, уничтожалось различие понятий добра и зла. В этой книге Екатерина читала, что разврат не мешает быть нолик им полководцем, что супружеская верность не обязательна, а для высокопоставленных дам излишня и даже преступна. Судя по дальнейшему, надо думать, что кое-что из этих «нравоучений» запало в душу Екатерины.
Летом она проводила время разнообразнее. Вот что она сама пишет про свое житье летом 1748 года в Ораниенбауме: «Поутру я вставала в три часа и одевалась сама с ног до головы в мужской костюм. Старый егерь ждал уже меня с ружьями; на берегу стояла рыбачья ладья; мы проходили садом с ружьями на плечах; я, егерь, легавая собака и рыбак садились в лодку. Я стреляла уток в тростнике по берегам Ораниенбаумского канала; нередко мы проходили весь канал и ветер уносил нас в море». Раз Екатерина чуть не погибла так в море. В то же время Екатерина пристрастилась к верховой езде. «Я не любила ездить на охоту, но любила верховую езду из-за ее опасностей. Мне случалось до 13 раз на дню садиться в седло». Потом Екатерина изучала верховую езду систематически. В этих развлечениях вместе с удалью и самостоятельностью соединялось здоровье, избыток сил, доходивший до резвости: видно, что тяжелые жизненные условия не сломили ее сильной натуры.
— родила сына. В ее записках сохранился недвусмысленный намек на то, что этот заказ императрицы был выполнен ею не при помощи супруга. Рождение ребенка обыкновенно дает другую полосу в жизни женщины. Елизавета, боясь потерять внука, не доверила уход за ним матери и отобрала его у нее; больную Екатерину бросили, и она чуть не умерла. То же повторилось через четыре года при рождении дочери. Екатерине, таким образом, не удалось материнство, она была родительницей, но не матерью; ее материнские чувства были грубо попраны при самом их зарождении. Это не могло не отразиться на дальнейшей жизни Екатерины: ее нравственные силы были отклонены от семьи и направлены к политике…
В этой области Екатерине уже в 1754 году приходилось действовать практически. Муж ее занимался делами герцогства Голштинского, но всякие занятия были ему в тягость, и он передавал их супруге, которая и стала принимать послов и других лиц. Это была хорошая школа для будущей императрицы. Вопросы религии, финансов, торговли, промышленности с сопровождающими их борьбой, честолюбием — все это проходило через руки Екатерины. В занятиях делами герцогства Голштинского Екатерина приобретала не только правительственный опыт, но вместе с тем прояснялись и ее политические взгляды, зрела ее политическая мысль, которая была обращена не к Голштинии, а к России.
Ко времени 1759–1762 годов относятся собственноручные записки Екатерины, как бы ее политическая исповедь, из которой видно, что Екатерина думала о своем будущем царствовании в России и что мысль эта стояла у нее прежде всего. Эти записки обрисовывают ее, до некоторой степени, как будущую императрицу. «Я желаю блага стране, в которую привел меня Господь Бог, слава ее — моя слава… Хочу, чтобы страна была богата… свобода — это душа всего, хочу законного повиновения, но не хочу рабов… Хочу сделать счастье для всех, но не своенравием и жестокостью, которые несовместимы с христианским учением и когда на своей стороне имеешь истину и разум… Следует объявить всем, что разум говорит за необходимость. Власть без доверия народа ничего не значит… Легко Достичь славы тому, кто желает быть справедливым — все у него пойдет как нельзя лучше». Такой оптимизм, которым проникнута эта исповедь, не покидал Екатерину всю жизнь. В другом месте своих записок великая княгиня затрагивает более частные вопросы, она говорит о начальствовании, о финансах, о женском образовании, о судопроизводстве, о значении дворян, о причинах большой смертности, о бессмысленности пыток, о соединении Каспийского моря с Черным и т. д. В ее голове уже тогда носился целый рой вопросов, которые потом она разрешала в своей правительственной деятельности. В этих записках сказалась вся Екатерина II с ее стремлением и популярности, с ее широкими замыслами, с самоуверенностью и некоторой похвальбой. Но по мере того, как развивались планы Екатерины на русский престол, надвигалась опасность, грозившая ей потерей положения. Екатерина должна была напрячь все силы, что она и сделала, и в конце концов она вышла победительницей в этой борьбе. Она нашла опору в обществе, сумела объединить нужных ей людей. А положение дел было крайне серьезное для Екатерины. Екатерина все более и более привлекала к себе расположение императрицы Кл и заветы, тогда как с Петром Елизавета не могла пробыть вместе и четверти часа, плакала и жаловалась, за что Господь послал ей такого племянника.
Петр действительно становился все невозможнее. К его ребяческим выходкам стали присоединяться и серьезные действия. Великий князь стал слушать предложения о перемене престола, и подобная попытка была произведена уже в 1747 году. Это, конечно, не могло увеличить расположения к нему императрицы. Когда началась Семилетняя война, Петр завел с Фридрихом II секретную переписку, не скрывал своих к нему симпатий, открыто радовался неудачам русских войск и даже выдавал государственные тайны. Наряду с этим и в личной жизни Петр все более опускался, стал проигрывать крупные деньги в карты и т. п.
При таких обстоятельствах можно было ожидать отстранения Петра от престолонаследия, но это погубило бы и Екатерину. Но, с другой стороны, и достижение Петром престола не обещало ей ничего хорошего. Сердцем Петра завладела окончательно Елизавета Романовна Воронцова; впрочем, и Екатерина переживала в это время уже свой третий роман. «Я видела, — писала Екатерина, — что мне предоставляется на волю выбрать три одинаково опасных пути: 1) разделить свою судьбу с судьбой великого князя, 2) находиться от него в зависимости и ждать, что он сделает со мной, 3) или при этом было три исхода, или погибнуть с великим князем, или погибнуть от него, или, наконец, спастись». Екатерина предпочла избрать третий путь.
В этом стремлении навстречу ее желаниям пошли все люди, окружавшие ее при Елизавете, которым не улыбалось будущее царствование Петра Федоровича; все эти люди ввиду общей опасности сблизились друг с другом. Английский посланник Вильямс доносил своему правительству, что великая княгиня чрезвычайно деятельна, что ее все любят и что лица, близкие к императрице Елизавете, желают сблизиться с Екатериной. Сам посланник тоже старался сблизиться с «восходящей звездой», без которой он не мог добиться никаких сведений. Таким образом Екатерина вошла в сношения с Шуваловым, Бестужевым, Апраксиным, Орловыми, Паниным и другими вельможами, из которых Григорий Орлов, красивый рослый гвардеец, бывший с ней в интимных отношениях, подготовил в ее пользу гвардейскую офицерскую молодежь.
Формируя свою партию, Екатерина раз подверглась сильной опасности. В 1757 году генерал-фельдмаршал Апраксин после битвы при Гросс-Эгерсдорфе, несмотря на то, что поле битвы осталось за ним, зачем-то отступил. Это было поставлено в связь с болезнью Елизаветы и с возможностью перемены престола, о которой будто бы писал Апраксину Бестужев. По настоянию английского и французского посланников он был арестован, у него была захвачена секретная переписка Екатерины с ним и с Апраксиным. Но, к счастью Екатерины, наиболее опасные, компрометирующие бумаги были уничтожены, а попались одни пустяки, по которым на нее нельзя было возвести обвинения, так что она осталась только на подозрении. С другой стороны, приближенные нашептывали великому князю, что пора раздавить изменницу, а приближенные Елизаветы советовали ей выселить Екатерину в Германию. Екатерина постаралась опять сблизиться с Елизаветой, что ей до некоторой степени удалось; императрица не выслала Екатерину в Германию, так как не могла примириться, что царствовать будет Петр. По-видимому, она хотела его отстранить, назначить императором Павла, а его мать назначить регентшей до его совершеннолетия. Но этого она не успела совершить. 25 декабря 1761 года Елизавета умерла, а на престол взошел Петр III.
С восшествием на престол Петра положение Екатерины стало еще опаснее. Император выказывал явную ненависть к Екатерине, проводил дни и ночи с Елизаветой Воронцовой. В день празднования заключения мира v. июня Метр возложил орден св. Екатерины на Елизавету Воронцову и опять распорядился арестовать Екатерину, которую вторично спас принц Жорж.
После двукратной попытки арестовать ее Екатерина убедилась, что ей не ужиться вдвоем с мужем и что кто-нибудь из них, он или она, должен погибнуть.
Петр со своей стороны сделал все, чтобы облегчить супруге достижение этой цели. Правда, первые распоряжения правительства, внушенные ему своекорыстными людьми, произвели на общество благоприятное впечатление: по указу Петра было возвращено из ссылки много лиц — Бирон, Миних, Лесток и др.
Затем, 18 февраля 1762 года манифест о вольности дворянства, в котором говорилось, что при Петре Великом нужно было принуждать дворян, чтобы они служили и учились, отчего произошло много пользы, умножилось число сведущих людей, но теперь уже нет нужды в принуждении. Манифест говорит, что дворяне могут служить, но могут и выходить в отставку, когда того захотят, кроме военного времени и за три месяца до начала войны. Неслуживые дворяне могут ехать за границу и поступать на службу к дружественным государям, но по первому требованию правительства должны вернуться на родину. Манифест выражал уверенность, что дворяне не будут злоупотреблять данной им свободой, будут сами служить, а детей своих будут учить наукам, и грозил ослушникам «презрением и уничтожением».
Освобождение от обязательной службы было общим желанием дворян, и некоторые шаги к нему были сделаны еще до Петра. Именно, срок обязательной службы был сокращен до 25 лет; затем дворяне, кончившие кадетские корпуса, специально для них учрежденные, начинали службу не рядовыми, а офицерами; кроме того, от обычая записывать в полки еще детей, 25 лет обязательной службы истекали для дворянина довольно рано. Мысль об окончательном освобождении дворян от обязательной службы была подсказана Петру, вероятнее всего, Р. Воронцовым, который имел свои виды упрочить это царствование, так как намеревался выдать за Петра свою дочь Елизавету.
Этими людьми была проведена и другая мера — и запрещение выкрикивать ненавистное всем «слово и дело». Затем, в конце января 1762 года Петром был издан указ, позволявший беглым раскольникам возвращаться в Россию и селиться в Сибири и содержать свой закон по обычаю и по старым книгам. Это разрешение указ мотивировал тем, что в России живут и нехристиане — магометане и язычники, а раскольники все же христиане, «точию в суеверии и упрямстве пребывающие». Кроме того, была понижена цена на соль, составлявшую казенную монополию.
Но все эти меры не достигали своей цели, ибо дурные поступки императора возбуждали против него решительно всех.
Прежде всего Петр восстановил против себя духовенство. Монастырские и архиерейские крестьяне были отобраны им у духовенства и отданы в ведение Монастырского приказа, тогда как при Елизавете, государыне старорусского вкуса, любившей монашеский чин, они были возвращены в ведение духовенства. Указом 16 февраля 1762 г. Петр заменил церковную власть над крестьянами властью отставных штаб- и обер-офицеров, подчиненных Коллегии экономии. Крестьяне должны были платить кроме подушной подати еще 1 рубль, за что они наделялись землей. Все доходы с церковных имений на нужды церковных учреждений должны были идти через казну, а само духовенство получало жалованье по штату: 3 архиерея по 5000 рублей, а остальные по 3000 рублей в год, архимандриты десяти важнейших монастырей по 500 рублей, а архимандриты остальных монастырей по 100, 150 рублей, монахи по 6 рублей и 5 четвертей хлеба в год и т. д. Духовенство, перестав быть хозяином в своих имениях, сильно возмущалось на Петра.
Вышеприведенные меры касались только черного духовенства. Но и белое духовенство было в претензии на Петра за его указ, предписывавший брать в солдаты поповских и дьяконовских детей, не выучившихся грамоте, а также тех, которые живут при родителях без определенных занятий, дожидаясь дьяконовских мест. До этих детей церковников добирался еще Петр I, добрился и Петр III.
вынести, и кроме того, чтобы священники сбрили бороды, сняли рясы и носили штатское платье, и чтобы все домовые церкви были запечатаны. Императора возмущал один старый обычай: иметь каждому прихожанину свои иконы и молиться на них, причем молиться другим на эти иконы запрещалось, отчего бывали дикие сцены. Эти остатки идолопоклонства бросились в глаза даже малоумному императору, но в своем распоряжении он зашел слишком далеко, так что попал в «иконоборцы»: русские люди думали, что император хочет ввести лютерскую ересь.
Кроме духовенства на императора была возмущена еще гвардия, так как еще в бытность великим князем Петр не скрывал своего отвращения к гвардейцам и называл их янычарами. Когда Петр сделался императором, то стал говорить, что гвардии скоро настанет конец, и стал во всем отдавать предпочтение голштинцам. Национальное чувство русских было задето за живое преклонением перед Фридрихом II, который сам был несколько раз бит русскими войсками. Негодовали также на прекращение Семилетней войны, на которую было потрачено столько русских денег и жизней. Вступив на престол, Петр не только велел прекратить военные действия против Фридриха II, но заключил с ним мир и вернул ему все завоевания и даже готов был воевать вместе с ним против своих вчерашних союзников. Петр повесил над своей кроватью портрет Фридриха, не расставался с прусским орденом Черного Орла и во всеуслышание говорил, что для него воля Фридриха — воля Божия. Петр отнял у гвардии старые удобные зеленые мундиры, данные ей еще Петром I, и заменил их узкой формой прусского покроя. Он ввел строгую дисциплину и ежедневные экзерсиции, чем отягчил все войска. Ни возраст, ни чин не давали облегчения старым офицерам, и они наравне с молодыми солдатами должны были месить грязь. Все его распоряжения имели вид какого-то издевательства. Гвардия начинала открыто роптать. «По Петербургу, — пишет очевидец, — ходят люди, гвардейцы и въявь ругают государя».
Наряду с этим, всех шокировала личная жизнь Петра: не довольствуясь Елизаветой Воронцовой, он завел романы с итальянскими актрисами, и это тогда, когда Елизавета еще лежала в гробу. Ежедневно пьяный до обеда, за обедом он говорил такие вещи, что сердце кровью обливалось от стыда перед иностранцами. «Но особенно тяжело, — пишет современник, — когда Петр приходил куда-либо в гости. Он возил с собой табак и трубки, и вмиг вся комната наполнялась густым дымом, а государю то любо было, он шутил, говорил и хохотал; не успеют, бывало, сесть за стол, как гремят уже бокалы и столь прилежно, что все становятся как малые ребята и говорят страшную чушь; а однажды, вышедши с балкона в сад, стали они играть, прыгать, а друг друга повалить стараясь. А посему судите, каково нам было смотреть вельмож играющих и хохочущих, шум и бокалам гремение и государя пьяного».
правильно мыслить и был ослеплен своей властью.
Потеряв всякое чувство меры, Петр дал гвардии приказ выступить в поход против Дании за Голштинию. Гвардия была охвачена негодованием. Вскоре последовал второй приказ арестовать императрицу. Офицеры заговорщики стали просить Екатерину стать во главе преданных ей людей и низвергнуть Петра. Этот совет, давно уже продуманный ею самой, Екатерина выслушала благосклонно, но медлила. В это время был арестован Пассек, один из заговорщиков. Арест Пассека вызвал опасения, что он выдаст кого-либо из заговорщиков, надо было торопиться, и Екатерина согласилась на перепорот, который вскоре и последовал.
Переворот 28 июня 1762 года осуществил мечту Екатерины, которую она лелеяла целых 17 лет — сделал ее самодержавной русской императрицей.
Орлова, написанное дрожащей, по-видимому, пьяной рукой:
«Матушка милосердая Государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному рабу своему; но, как перед Богом, скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда Ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете… Но никто сего не думал, и как нам задумать, поднять руки на государя. Но, государыня, совершилась беда. Он заспорил за столом с князь Федором (Барятинским); не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали, но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил: прогневили тебя и погубили души на век».
Вот свидетельство о смерти Петра. Очевидно, пьяный Петр заспорил и был убит. Есть известие, что Петр был задушен силачом Орловым.
Екатерина была потрясена этим известием, но не велела производить следствия. «Il faut marcher droit — je ne doit pas être suspecte» [110]— так определила свою будущую политику Екатерина. В манифесте она объявила, что император впал в болезнь и волей Всемогущего Бога скончался.
Современное мнение обвиняло Екатерину в смерти мужа. Но письмо Орлова показывает, что если Екатерина в чем и была виновна, то только в сокрытии преступления.
Так началось новое женское правление, продолжавшееся 34 года и отличавшееся от прежних женских правлений тем, что во время него был проведен целый ряд важных реформ в области государственной и общественной жизни России.
Когда исполнилась заветная мечта Екатерины, когда она стала самодержавной русской императрицей, ей предстояла еще более трудная задача — упрочить за собой престол.
Прежде всего трудно было дисциплинировать заговорщиков и ввести их в определенные границы. Каждый последний гвардеец считал, что воцарение Екатерины — это дело его рук. На первых порах Екатерина не только не властвовала, но с ней самой обращались не как с императрицей, а как с участницей заговора: к ней лезли со всевозможными претензиями. Екатерине приходилось все выслушивать и улаживать. Французский посланник доносил своему правительству, что интересно наблюдать, как в больших собраниях Екатерина хочет нравиться всем, как все толкуют ей разные вещи, а она старается всем угодить; значит, замечает посланник, она зависима. Екатерина сама писала Понятовскому, что ей приходится считаться с последним гвардейским солдатом.
Орловы, из которых трое — Григорий, Алексей и Михаил — были возведены в графское достоинство. Это обстоятельство удовлетворило Орловых и вскружило голову другим, из которых некоторые стали думать, как бы устроить другой переворот в целях собственного возвышения. Так произошла всем известная попытка поручики Мировича возвести на престол Иоанна Антоновича, содержавшегося в тюрьме; еще ранее были аналогичные попытки поручиков Гурьева и Хрущова. Затем многие шпорили, что короновать следует Павла, а Екатерину объявить регентшей до его совершеннолетия. Некоторые ил участников переворота — Рославлев, Хитрово — недовольные возвышением Орловых, стали интриговать. Иноземные наблюдатели считали положение Екатерины шатким. Английский посол писал своему правительству, что Екатерина сделала большую ошибку, возложив корону на себя, а не на Павла.
Но английский дипломат был не прав: Екатерина не только не ошиблась, но и прочно утвердилась на престоле и установила сильную авторитетную власть. Ее выручили природный ум, тактичность, знание среды и необыкновенное искусство применяться к людям. Ее задача облегчалась тем, что ей приходилось действовать с разрозненными людьми, а не с какой-нибудь солидарной общественной композицией, не с определенным недовольством, а с брожением. Не удивительно поэтому, что Екатерина восторжествовала почти во всем и прочно уселась на престол, на который не имела решительно никакого права.
В 1762 году при вступлении на престол Екатерины русское общество не проявило конституционных стремлений, с которыми оно выступило при вступлении на престол императрицы Анны Иоанновны в 1730 году. Чем объясняется такой, по-видимому, шаг назад в сравнении с 1730 годом? Ведь момент, казалось бы, был удобный для перемены образа правления.
1730 года, теперь было склонно только к сословным интересам и охладело к политическим вопросам. Теперь вожаки дворянства с князем Черкасским во глазе не чувствовали нужды в перемене правления. Кроме того, царствование Елизаветы было неблагоприятно для развития конституционных стремлений. Государыня мало занималась управлением, и знать фактически держала все в своих руках. При Елизавете возвысилось значение Сената, где заседала та же знать и дворянство; но из этих лиц никто не достигал того положения, которым раньше пользовались фавориты. И кто бы мог забрать власть в свои руки? Только два лица — Разумовский и Иван Шувалов. Но Разумовский — это был ленивый, не интересовавшийся государственными делами человек, живший в роскоши и наслаждавшийся ею; а Шувалов был деликатный, ласковый человек с высокими стремлениями. Личные качества императрицы были таковы, что они не могли никого особенно возбудить против нее и вызвать горькие чувства и раздражение на деспотизм и стремление свергнуть его. Царствование Петра III могло бы, конечно, возбудить общественную оппозицию, но оно было слишком кратковременно, чтобы общественное раздражение могло вылиться в какое-либо определенное течение. Поэтому Екатерина и должна была считаться не с конституционными домогательствами, а с простым хозяйничаньем знати, которому она и решила положить конец.
6 июня 1762 года Екатерина издала манифест, в котором было всенародно объявлено: «Наиторжественнейше обещаем Нашим императорским словом узаконить такие государственные установления, ». Эта неопределенная фраза подавала повод к толкованиям, что Екатерина введет известное конституционное устройство. На самом же деле под именем «государственных установлений» Екатерина разумела знать, сосредоточившуюся в Сенате, и намекала именно на него.
В исполнение предначертаний Екатерины Никита Иванович Панин представил ей проект устройства верховного правительства. В объяснительной записке Панин вооружился против совмещения в Сенате исполнительной, законодательной и судебной власти (Сенат на самом деле, как видно из практики, писал императорские указы). Панин подчеркивал, что Сенат должен лишь блюсти законы, а не создавать их. Так раскрывается содержание неопределенной фразы манифеста 6 июля. Чтобы восстановить значение верховной власти, Панин предлагал учредить «Верховное Лежислатство» (то есть верховную законодательную власть), решения которого идут на соизволение монаршей власти. Таким верховным местом, которое должно во всем способствовать самодержавной верховной власти, является Императорский Совет
Прежде чем излагать этот проект, надо оговориться, что Панин был поклонником, шведских учреждений, и его Императорский Совет является не конституционным, и совещательным учреждением; но Панин надеялся, что со временем он сумеет приобрести себе и законодательную власть. Из 6 членов Императорского Совета 4 министра (иностранных дел, внутренних дел, военный, морской), ведению подлежит все, что по существу своему подлежит ведению верховной власти; что идет на решение государя, то теперь должно идти на решение Императорского Совета, который должен составлять с государем неразрывное целое. По определению проекта, «Императорский Совет есть не что иное, как то самое место, в котором мы об империи трудимся, и потому все, доходящие до нас, яко до государя, дела должны быть по их свойству разделяемы между теми статскими секретарями (министрами), а они по своим департаментам должны их рассматривать, вырабатывать, в ясность приводить, нам в Совете предлагать и по ним отправления чинить по нашим резолюциям и повелениям» (ст. 5). Порядок дел в Императорском Совете должен быть следующий: дела, подлежащие ведению какого-нибудь министра, докладывались им, обсуждались в Совете и на окончательную резолюцию или к государю. Как на аналогию Императорского Совета можно указать на папский конклав: папская власть абсолютна, но ее решения проходят через конклав.
С учреждением Императорского Совета Сенату оставалось одно только текущее управление. Панин предлагал разделить Сенат на 6 департаментов, в которых и должны решаться дела, а общему собранию Сената должны докладывать лишь дела, вызвавшие разногласия в департаментах.
Сначала Екатерина сочувственно отнеслась к этому проекту и даже подписала манифест об учреждении Императорского Совета. Но затем не столько умом, сколько инстинктом Екатерина поняла, что тут дело неладно и дала проект на рассмотрение приближенным лицам, которые отнеслись к нему отрицательно. Генерал-фельдцехмеистер Вильбоа сказал ей, что автор проекта склонен к аристократическому правлению. Ведь императрица, рассуждал он, и так усвоила себе взгляд, что личные распоряжения государя не могут идти против мнения Государственного Совета, но зачем же делать обязательным «что влиятельные члены обязательного и государственным законом установленного совета (особенно, если обладают достаточным к тому своеволием, честолюбием и смышленостью) весьма удобно могут вырасти и соправители». Вильбоа понимает, что «благоразумие и ее (то есть императрицы) светлый взгляд не нуждается ни в каком особенном совете, но ее здоровье требует облегчения от несносной тягости восходящих до нее нерасследованных дел», поэтому он и предлагает разделить личный кабинет императрицы на департаменты, секретари которых должны принимать входящие бумаги, отпускать исходящие бумаги и докладывать дела и бумаги императрице для резолюции и подписании, а затем уже чинить исполнение. В эти секретари императрица может выбирать кого ей угодно из умных и полезных людей, так зачем же ограничивать ее известным, обязательным кругом лиц. В заключение Вильбоа говорит: «Русский государь необходимо должен обладать неограниченной властью. Императорский же Сонет, напротив, слишком уж приближает подданного к государю, и у подданного может явиться желание поделить власть с государем».
Против проекта Панина высказался и Бестужев-Рюмин. Он указал Екатерине на опасность учреждения совета, с которым необходимо делиться властью.
Теперь Екатерине дело стало ясным, и она надорвала ужо подписанный ею манифест об учреждении Императорского Совета. Так рухнула попытка устроить на Руси нечто вроде конституционного правления.
могли обойтись без совета, она им пользовалась, но не как учреждением, а как собранием угодных ей советников.
Но проект Панина не пропал даром, и его предложение о разделении Сената было исполнено. В 1763 году Сенат был разделен на 6 департаментов, и его общие собрания с тех пор стали происходить редко. Все дела начинались и окончательно решались в отдельных департаментах, а в общие собрания вносились лишь в случае разногласия. Раздробив Сенат, Екатерина увеличила власть генерал-прокурора, сделала его контролером и предоставила ему много дел, которые изъяла из ведения Сената. Благодаря этому генерал-прокурор сделался как бы министром юстиции и внутренних дел, от него были отделены только 3 коллегии: иностранных дел, военная и морская.
Екатерина умалила Сенат и в области законодательной власти: у него было отнято право толковать законы и предписано исполнять их буквально. Сенату было вменено в обязанность обо всем докладывать императрице. Сенат, бывший при Елизавете фактическим правительственным, государственным учреждением, при Екатерине снизошел до исполнительной власти.
Екатерина без колебания взялась за управление и сразу обнаружила кипучую правительную деятельность, смотрела бумаги, делала на них заметки и т. д. Резкий тон, которым она делает замечания Сенату, указывает на ее повышенное самомнение; Екатерина смотрела сверху вниз, самоуверенность осталась ей присущей до самой смерти. Эта самоуверенность Екатерины в своих силах питалась фактическим состоянием тогдашней русской правительственной деятельности. Возьмем, например, Сенат. Задавив всякую самодеятельность в подчиненных органах, Сенат сам не справлялся со своими делами и вершил их кое-как и зачастую подолгу. Одно дело о выгоне города Мосальска Сенат слушал 6 недель. Сенат не знал точно, какой воевода в каком городе, не знал и числа городов, карты России он не имел. Раз Екатерина, будучи в Сенате, узнав это, рассердилась и, дав 5 рублей, послала купить атлас Кириллова, вышедший в 1745 году.
Сенат не знал точного количества доходов империи и при восшествии Екатерины на престол донес ей, что доходов 16 000 000 рублей. Екатерина сразу, на глаз, определила, что доходов должно быть больше, и назначила комиссию из Вяземского и Мельгунова, которая несколько лет считала доходы государства и насчитала их до 23 миллионов. Екатерина приписывала это запущенности, отсутствию энергии у Сената и у других учреждений и полагала, что лишь монархическая власть может наладить ход государственной машины.
Сама Екатерина проявляла колоссальную работоспособность. Она вставала в 5 часов утра и тотчас же принималась за дела. Министры говорили про императрицу, что она работает 15 часов в сутки. Тут ей помогло ее энциклопедическое образование. Стараясь тщательно подбирать лиц, Екатерина думала устранить недостатки: нередко она выступала в роли воспитательницы. Редко у кого из государей исполнение обязанностей связано с таким чувством ответственности; и в то же время Екатерина обладала редким оптимизмом и игрой в свои способности, в свою непогрешимость. Этот оптимизм объясняется отчасти ее собственной крепкой натурой, а отчасти влиянием века. Екатерина вынесла из французской политической литературы идею о всемогуществе законодательной власти, а так как она считала себя умной, то верила, что может дать хорошие un коны. Эти психологические объяснения необходимы для того, чтобы понять вполне деятельность и личность Екатерины.
Тяжела была задача, взятая на себя Екатериной: государство было в крайнем расстройстве, финансы были истощены, армия два месяца не получала жалованья, торговля была в жалком состоянии, ни в чем не было системы, военное ведомство было в долгах, а морское едва влачило свое существование, духовенство было недовольно отнятием земель, заводские и монастырские крестьяне были в открытом непослушании, а к ним готовы были присоединиться и помещичьи, правосудие было дорого, что вызывало всеобщий ропот.
) улучшить финансы, упорядочить хозяйство, 2) решить вопрос о церковных имуществах, 3) умиротворить крестьянское население, 4) упорядочить и удешевись
Екатерина сначала стала решать эти вопросы сама, но затем убедилась, что одних этих мер недостаточно и что ей нужно призвать себе на помощь широкое содействие общества. Но прежде, чем дойти до сознания, что без содействия общества ей не обойтись, Екатерина стала действовать при помощи бюрократии.
На первый план выдвигался сам собой вопрос денежный. на продажу за границу хлеб, соленое мясо из всех портов с уплатой половинной пошлины. Этот указ уничтожал также все стеснения при ввозе товаров, тяготевшие над некоторыми портами: это еще Петр I обложил высокой пошлиной товары, идущие через Архангельск, с целью отвлечь торговлю в Петербург. Теперь Екатерина уничтожала эти ограничения, справедливо полагая, что если они и приносят некоторую пользу Петербургу, то в общем причиняют казне зато больший вред. Отданы были в вольную торговлю узкий холст, ревень, шелк, бобровые меха (раньше эти товары составляли монополию казны); уничтожены были откупы на рыбные, бобровые и тюленьи промыслы. Всеми этими мерами Екатерина надеялась оживить торговлю.
В 1763 году Екатерина созвала комиссию «для рассмотрения коммерции государства Российского». Эта комиссия рекомендовала ей уничтожить пошлины с посылок за границу. Екатерина брала на себя инициативу в деле расширения торговли, она вошла участницей в компанию для торговли с Италией и за свой счет снарядила корабль, который в 1764 году прибыл в Ливорно, нагруженный русскими товарами.
Для оживления торгового оборота Екатерина пришла к мысли увеличить само число денег и организовать кредит. В 1763 году на одном из заседаний Сената Екатерина высказала мысль, что в России находится в обращении не более 5 000 000 рублей денег. Уже во времена царя Алексея Михайловича чувствовалась необходимость пополнить количество денежных знаков, так как благородных металлов было мало. Екатерина решила чеканить медные деньги по 16 рублей из пуда. Так и появились большие екатерининские пятачки, попадающиеся еще и теперь.
банки, чтобы можно было делать на них переводы и таким путем избавиться от перевозки тяжелых денег. В 1764 году Екатерина велела бить золотую монету 88-й пробы, империалы и полуимпериалы, с тем расчетом, чтобы золотая монета была дороже серебряной в 16 раз. Но кредит было трудно организовать, Екатерина велела, чтобы банки принимали и частные вклады с тем, чтобы выдавать ссуды из них только частным лицам. Эти меры вводились не сразу, а постепенно.
Для удовлетворения текущих потребностей Екатерине пришлось увеличить как прямые, так и косвенные налоги. В 1763 году была увеличена цена вина на 30 копеек с ведра, а пива и меда на 5 копеек с ведра. Но увеличение цены казенного вина вызвало сильное развитие корчемства и сильное сокращение потребления казенного вина. Это зло приняло такие размеры, что с ним стало невозможно бороться. «В корчемстве, — писала Екатерина, — столько виновных, что наказывать их нельзя». Продажа казенного вина происходила двумя способами: оно или отдавалась на откуп, или поручалась городским ратушам. Откупщики так много платили в казну, что самим им приходилось продавать без барыша, поэтому они сами сплошь и рядом покупали и продавали контрабандное вино; что же касается ратуш, то тут, по отзывам современников, происходили «великие подлоги, утайки и тяжбы». Екатерина долго билась над этим вопросом u n конце концов решила созвать комиссию, которая бы указала ей, что делать с вином. Комиссия высказалась за то, чтобы отдать продажу вина на откуп, но не с ведра, как прежде, а оптом с целой местности. Сенат согласился с этим, и 1 августа 1764 года родилась та откупная система, которая существовала около 100 лет вплоть до отмены ее при Александре П. Доход с откупов простирался до 4 000 000 рублей в год, что равнялось пятой части тогдашнего государственного дохода.
Примечание
— я не должна быть подозреваемой.