Артемьева Т. В.: Екатерининское время как "философский век"

Екатерининское время как «философский век»

В соответствии с неписаной традицией XVIII век, а точнее его вторую половину принято называть «философским веком». И действительно, эпитет «философский» сопровождает различные явления духовной жизни. В «строгом» смысле философия понималась как выявление причин явлений и разделялась на теоретическую (метафизика, логика), практическую (этика, политика, экономика) и натуральную (естественные науки, натурфилософия). Многообразные смыслы понятия «философия» выходили далеко за рамки строгого определения да и само понимание философии позволяло рассматривать ее предельно широко, фактически отождествляя с умозрением. Однако и в «широком» и в «узком» смыслах философия рассматривалась как «царица наук» или метаучение, формирующее универсальный метод познания. Аллегорические изображения рисовали ее восседающей на троне, с символами света, с открытой книгой в руках, а иногда с короной на голове.

Особенно ярко дух «философского века» проявлялся в годы правления Екатерины II (1762-1796), представляющие собой специфический тип политического режима — «просвещенную монархию». Пропаганда просвещения в это время была возведена в статус государственной идеологии. Екатерина вошла в систему мифологизированного социально-политического пантеона под именем Минервы. Этот своеобразный титул был заявлен во время символического действа — театрализованного представления «Торжествующая Минерва», состоявшегося летом 1762 г. на улицах Москвы и обозначающем не просто начала нового царствования, но новый тип правления. Торжество Минервы — это торжество добродетели над пороками, благополучия над прозябанием, но прежде всего знания над невежеством.

Происхождение Минервы, рожденной из головы Юпитера, а потому являющейся его «прямой» наследницей, позволило поставить в непосредственное соприкосновение имена Петра I (Юпитера) и Екатерины II (Минервы). Минерва являлась одновременно богиней мудрости и храброй воительницей, достойной соперницей Марса, а кроме того представительницей римского (имперского), а не греческого (полисного) пантеона, именно Минервой, а не Афиной. Соединение «просвещенности» и «власти» было подчеркнуто почетным наименованием «Премудрой Матери Отечества», присвоенным Екатерине Уложенной комиссией и подчеркивающим симметрию значимости ее правления с правлением Петра I — «Премудрого Отца Отечества».

«Записках» она как положительное качество отмечала в себе «философское расположение ума», проявившееся в ранней юности. Это выражалось в том, что она «покупала себе книг; и в 15 лет вела уединенную жизнь, и была довольно углублена в себя». В юности Екатерина составила небольшую автобиографическую записку, назвав ее «Изображение Философа в 15 лет». Философская литература формировала ее вкус и мировоззрение. «... Мне подвернулись под руку сочинения Вольтера, и после них я стала разборчивее в моем чтении», — пишет она.

Екатерина делает философов не только своими учителями, но собеседниками и корреспондентами. Она переписывается с виднейшими интеллектуалами Европы Д. Дидро, Вольтером, Ж. Д’Аламбером, М. Гриммом и др., причем эта переписка носит «философический» характер. И действительно, для нее имеет большое значение мнение философских авторитетов. Когда Д’Аламбер просил ее об освобождении французских пленных, он заклинал ее «именем Философов и Философии». Представление о философствовании и философском складе ума тесно соприкасалось с представлениями о политических свободах. Так, Екатерина пишет Циммерману: «Я уважала философию, потому что в душе моей была всегда отменною республиканкою».

Та оценка, которую дает Екатерина философии и та высокая социальная планка, на которую были подняты занятия философией в ее царствование не могли не спровоцировать дополнительного интереса к философии в среде «непрофессионалов». Следует отметить, что это не была та философия, которая преподавалась в высших учебных заведениях, как церковных, так и светских. Это была «философия как образ жизни», предполагавшая не только иную проблематику, но и иного субъекта философствования.

В стране, где государи просили советов, посылали любезные письма, приглашали на службу или милостиво жаловали таких мыслителей как Лейбниц, Хр. Вольф, Вольтер, Дидро, Монтескье и др. быть «философом» было не только престижно, но и необходимо для того, чтобы поддержать свое реноме в свете. Знакомство с этими мыслителями, с их текстами, или хотя бы признание их в качестве авторитетов приближало к «высшим сферам» и включало в кастовую систему ценностей. Следует отметить, что и сами авторитеты охотно общались с русскими аристократами и «сильными мира». Когда Н. М. Карамзин проезжая Кенигсберг в 1789 г. пожелал увидеть «славного Канта», то для того, чтобы быть принятым и удостоенным продолжительной беседы с великим философом ему достаточно было сказать: «Я русский Дворянин, люблю великих мужей. и желаю изъяснить мое почтение Канту».

«Дворянин-философ» — литературный псевдоним, избранный Ф. И. Дмитриевым-Мамоновым, достаточно точно обозначает тот сравнительно узкий круг российского общества XVIII века, который потреблял и производил философское знание. «Профессиональное» философствование, субъектом которого являлся ставший «классическим» тип чудаковатого профессора, излагающего с кафедры очередную «новейшую» систему не подходил для России, где «преподаватель» философии, в отличии от «философа» был прежде всего чиновником, проводником государственной идеологии. В такое положение его ставила сама система организации научной работы и высшего образования.

«преподавателей высших учебных заведений», «крепостной интеллигенции», «иностранцев на российской службе», «ученое монашество», «просвещенное купечество» и т. п. невозможно найти такой, который бы обладал необходимыми условиями для «свободного философствования», кроме дворянства. И действительно, досуг, образование, личная свобода, отсутствие меркантильных установок, непосредственной идеологической зависимости, вовлеченность в мировую культуру, наконец, потребность занять мировоззренческую позицию, возвышающуюся над обыденной и соответствовавшую привилегированному положению в социуме, могло соединяться только в этом сословии. Такая ситуация объясняет некоторую тождественность понятий «философ» и «большой барин», «вельможа», характерную для XVIII века.

«занятия философией» в число тех «свободных искусств», которые надлежало усвоить и в которых следовало преуспеть каждому ее представителю. Это наложило отпечаток на формы философствования, которые были далеки от наукообразных трактатов, порожденных схоластической традицией и философским «профессионализмом», равно как и на проблематику, политизировав и социологизировав даже самые традиционные метафизические сюжеты.

«дворянское философствование» екатерининского времени завершило секуляризационный процесс, сделав ее явлением светской жизни.