Именины госпожи Ворчалкиной

Ворчалкина.

Олимпиада, Христина } дочери Ворчалкиной.

Парасковья, служанка Ворчалкиной.

Дремовъ.

Таларикинъ, Дремова племянникъ.

Спесовъ, судья.

Геркуловъ.

Гремухинъ.

Фирлюфюшковъ.

Некопейковъ,

Дворецкiй Ворчалкиной.

Антипъ, слуга Гремухина. 

Олимпiада. Отцепись ты отъ меня.

Парасковья. Да что вы такъ невеселы сегодня?

Олимпiада. Я не выспалась.

Парасковья. А кто вамъ мешалъ спать?

Олимпiада. Никто. Только я рано встала и не выспалась.

Парасковья. Однако, мне помнится, что вы все-таки опоздали съ матушкой къ обедне ехать; а она сегодня именинница.

Что-жъ делать, что опоздала. Это мое несчастье; я встала на разсвете, и ужасть, ужасть, какъ спешила одеться.

Парасковья. Знать, у васъ солнце всходитъ позже, нежели у простыхъ людей. Однако, шутки въ сторону, въ которомъ бы, напримеръ, часу вы встали?

Олимпiада. Не весть какъ рано... въ одиннадцать часовъ.

Парасковья. Да что-жъ вы по сю пору делали?

Олимпiада. Какой вопросъ! Я одевалась.

Парасковья. Неужто такъ медленно одевались?

Олимпiада. Какъ медленно? Я такъ спешила, что нельзя больше. Да кажется, скоро и поспела.

Парасковья (считая по пальцамъ). Одиннадцать, двенадцать, часъ, два, теперь въ исходе третiй; и впрямь скоро: вы не более четырехъ часовъ только передъ зеркаломъ были!

Олимпiада. Не кушаетъ ли уже матушка?

Парасковья.

Олимпiада. Этого-то я и боюсь. Однако, посмотри, пожалуй, Парасковья, каково у меня на голове убрано? Кажется, не высоко (на голове отменно высоко убрано). Матушка не жалуетъ высокаго убора; но ведь ея именины сегодня, такъ хотелось получше нарядиться.

Парасковья. Ныне кто говоритъ: получше нарядиться, тотъ разумеетъ повыше. Изрядно!... Нарочито высоко... Да мы знаемъ, для кого вы такую вздернули башню.

Олимпiада. Для кого?-- для праздника.

Парасковья. И для гостей. Также и Фирлюфюшковъ будетъ; то-то молодецъ! какъ славенъ безпримерно! Да и другихъ много будетъ.

Олимпiада. Да разве не одетой быть?

Парасковья. Я этого не говорю. Надобно таки чемъ-нибудь въ глаза кинуться. А мы желаемъ и всеми, кто бы ни былъ, обожаемы быть... Однако, кто за многими зайцами гоняется, тотъ часто ни одного не поймаетъ; разве уже подъ старость, когда гоняться силы не будетъ, тогда, кто первый ни попадется, тотъ и нашъ.

Олимпiада. Что ты чрезъ это разумеешь?

Парасковья. То, что когда мы молоды и хороши, тогда нерешимы, и хочется, чтобъ все женихи были наши; а когда пройдутъ лета, то прощай и выборъ! хоть за урода, только бъ выйти и иметь мужа. Боюсь, чтобъ и ваша судьбина не была такова!

Олимпiада. (Между темъ, вынувъ зеркальцо, смотрится). Не мало ли я нарумянена?

Парасковья. Довольно красно., да...

Олимпiада. Глаза у меня очень впали...

Парасковья. Слышите ли вы, что я вамъ говорю, сударыня?.. Для девушекъ одно есть драгоценное время, то-есть то, когда сватаются за нее женихи. Ежели которая въ это время выбрать изъ многихъ почитателей не умеетъ, или не хочетъ предлагаемою судьбою воспользоваться, то долго сидеть ей въ девкахъ. Часто случается и то, что уже и выбирать не изъ кого. Это нравоученiе не моей выдумки. Одна барыня разумная третьяго-дни журила при мне дочь свою, которая несколько вертопрашна, и, между прочимъ, это сказала. Да мне кажется, оно и правда; не надобно упускать времени. Сестрица ваша хоть васъ моложе, но въ этомъ случае поумнее васъ. Она...

Олимпiада. О! перестань, скучно. Я знаю, что она глазеетъ на Таларикина. Я знаю, что у нихъ великое маханье; только мне кажется, что онъ въ болванчики ей не годится.

Парасковья. И я вижу, что вамъ скучно; такъ перестанемъ объ этомъ говорить. Подите къ матушке: я вамъ сказывала, что она васъ ждетъ.

Олимпiада. Боюся... но что делать?... Пойду...

Чудной и это нравикъ. Хочется, чтобъ все женихи были наши, какъ будто за всехъ вдругъ можно выйти, а одного выбрать не можетъ. Меньшая сестра темъ и досадна, что будто принадлежащихъ намъ жениховъ отнимаетъ; для того она и дурна, для того она, по мненiю нашему, худо и одевается, для того и зла; за то мы и терпеть ее не можемъ. Да что больше... 

Антипъ. А! здравствуй, моя красавица!

Парасковья. Откуда тебя чортъ принесъ?

Антипъ. Изъ дому... Да что это за прiемъ? разве ты сердита сегодня? А мне казалось, что бъ тебе надлежало, увидя меня, сказать: "здорово (женскимъ голосомъ ее передразниваетъ), голубчикъ; поцелуемся душа моя". А я бъ какъ соколъ къ тебе и прилетелъ! (въ самомъ деле къ ней подбегаетъ и хочетъ обнять, а она даетъ ему пощечину) да и поцеловалъ бы!...

Парасковья (ударивъ по щеке). Вотъ тебе поцелуй!

Антипъ. Тяжеленька твоя рука! однако я милостивъ; прощаю тебе. Я не сержусь и на господина, когда онъ меня бьетъ.

Парасковья. А по сю пору онъ бешенства-то съ тебя не сбилъ-таки.

Антипъ. Какой вздоръ! будто можно побоями человеческiй переменить нравъ. Посмотри-тка ты: у Невеждова всякiй день то и дело, что людей порютъ батожьемъ, и за всякую безделицу, равно какъ и за большую вину, кожу съ нихъ спускаютъ, a люди все и воры, и пьяницы. Этимъ не переделаешь нашего брата. Напротивъ того, мой баринъ не таковъ лихъ, и редко дерется; однако, глянь, какiе мы у него молодцы,-- человекъ человека лучше, красивее, веселее и порядочнее.

И ты себя можешь примеромъ выставлять?

Антипъ. А какъ же? и ведомо. Ведь я тебя примернымъ образомъ люблю.

Парасковья. Прочь, шалунъ, и съ любовью твоей!... Да скажи мне, пожалуй, зачемъ ты здесь шатаешься?

Антипъ. Мы съ бариномъ прiехали поздравить васъ съ именинницею... Но можно-ль знать, будутъ ли у васъ сегодня обедать, или нетъ?... Ведь ужъ не рано, а я еще не завтракалъ; хоть бы ты чарку вина мне поднесла.

Парасковья. Пьяница!... не бывать тому, чтобъ я вино подносить тебе стала.

Антипъ. Я не пьяница; этимъ ты меня обидишь: я пью вино только для того, что люблю чистосердечiе. Ты ведь знаешь пословицу: что у тверезаго на уме, то у пьянаго на языке. Вотъ для чего я пью; разве ты не любишь правды?

Парасковья. Изрядная пороку своему очистка; не дурно придумалъ ты оправдаться. Но пусть это такъ; только вотъ этого я не знаю, зачемъ вы толь часто къ намъ ездите?

Антипъ. Затемъ что госпожа Ворчалкина намъ нравится. Она, такъ какъ и мы, имеетъ склонность поправлять нынешнiе обычаи. Все, что где делается, ей известно, все у ней на памяти; знаетъ твердо и прошедшее, и настоящее время, и своими разговорами можетъ много помогать намъ ко охуленiю того, что намъ не нравится, и къ возвышенiю того, что мы придумать похотимъ. И чего-бъ наша нерешимость сделать намъ не дозволила, то она удобно вывести и довершить можетъ. Сверхъ того, находимъ мы всегда въ доме вашемъ людей умныхъ, людей знающихъ, людей, кои, подобно намъ, весь светъ на словахъ перелить въ состоянiи, людей мыслей высокихъ и съ острополезными выдумками, словомъ, людей, подобныхъ намъ... праздношатающихся. (Сiе произноситъ прибодрившись, голосомъ и видомъ важнымъ). Къ тому-жъ и высокiя кудри молодыхъ твоихъ госпожъ не вовсе намъ... то-есть... господину моему Гремухину, противны. Онъ все высокое любитъ, и дивно, что въ высокiе чины его не производятъ. Къ тому-жъ и приданое ваше можетъ разуму нашему, на пользу общую устремленному, придать много новыхъ силъ, которыхъ мы_: попрожившись, несколько лишшлись. А я... я таскаюсь здесь для тебя, сударка моя; ты всю голову мою вскрутила..

Парасковья. вашимъ ноздрямъ духъ; да и замужства на уме у насъ нетъ.

Антипъ. Куда какъ ты спесива! да еще и къ чорту посылаешь. Мы в сами не последнiе люди; къ тому-жъ въ богатой женитьбе намъ крайняя нужда. Въ голове у насъ много выдумокъ, да въ кармане нетъ ни полушки...

Парасковья. Еще дьяволъ несетъ одного урода! 

Фирлюфюшковъ. Не опоздалъ ли я? Госпожа Ворчалкина, я чаю, уже обедаетъ.

Парасковья. Нетъ еще. Только скоро за столъ сядутъ.

Фирлюфюшковъ. Сударушка, этотъ домъ сокровище, право: никогда въ немъ не опоздаешь. Какъ онъ милъ! ma foi, какъ онъ милъ! Какъ ни прiедешь... все еще во-время.

Парасковья. Да где вы такъ долго пробыли? Дела за вами, я думаю, не много, а теперь ужъ очень ведь поздо.

Фирлюфюшковъ. Belle demande! Где я пробылъ? A ma toilette... голубка, à ma toilette... Где можно такъ рано инде быть! -- Вчера после ужина я всю ночь проигралъ въ карты. Легъ me coucher въ шестомъ часу aprХs minuit. Всталъ сегодня въ часъ, и теперь такая мигрена, и такъ въ носу грустно, что сказать не можно. Нетъ ли eau de luce повюхать? Боюсь... чтобъ отъ слабости не упасть... Поддержите меня...

Антипъ. Не изволите ли на стулъ сесть? Вотъ...

Фирлюфюшковъ.

Парасковья. Я чаю, изъ прихоти вы еще захотите канапе или кровати.

Фирлюфюшковъ. Это бы и не худо. Какъ не стыдно хозяйке этого дома, что нетъ у ней въ каждой комнате по крайней мере по одной chaise longue; здесь и обмереть съ благопристойностью нельзя. Ah! mon Dieu, quel temps et quelles gens!

Антипъ. Да на что обмирать? разве вы больны?

Парасковья. Разве карета васъ растрясла?

Антипъ. Такъ бы лучше ездили вы верхомъ.

Фирлюфюшковъ (вскочивъ со стула). Мне, мне верхомъ ездить? Я этого и вздумать не могу; (съ пренебреженiемъ) мне вчуже жалко и дивно, когда я и вижу кого верхомъ. Какъ могутъ люди азардовать свой животъ, поверяя его скотине! cela est ignoble. Что до меня касается, я, и въ карете сидя, ни одного моста никогда не переезжаю, а перехожу, изъ предосторожности, пешкомъ.

Парасковья. Диво, что вы въ нынешнюю погоду и воздуха не боитесь, чтобъ лицо не обветрило.

Фирлюфюшковъ. Бываетъ и то въ здешнемъ пакостномъ климате; но я къ ночи натираю лицо французскою помадою, и темъ его лечу... Ah, diable... ха, ха, ха!.. ты девушка... ха, ха, ха! разумная... ха, ха, ха! да и у знающихъ барынь служишь... ха, ха, ха!.. а какъ одета, fi donc... ха, ха, ха! въ нынешнiй saison на тебе батавiя... да еще и не батавiя... а самый легкiй круазе, ха, ха, ха! уморишь, радость! возможно ли снести...

Что вамъ такъ это смешно? Мне что даютъ, то я и ношу. Ведь мы не дворяне, въ долгъ намъ никто не веритъ; знаютъ и купцы, что намъ платить нечемъ; не такъ какъ вы, сударь, богатые люди...

Фирлюфюшковъ. Ахъ, какъ ты, светъ мой, глупа... Ты думаешь, что я плачу, забирая въ долгъ у купцовъ? Никогда, mon coeur, никогда. Я не плачивалъ, не плачу и никогда платить не намеренъ. Былъ бы я, голубушка, одетъ, былъ бы я веселъ, а до техъ дураковъ мне нужды нетъ, которые, по глупости своей, мне верятъ. Они могутъ и темъ быть довольны, что втридорога на счетъ пишутъ. D'ailleurs, и въ фамилiи нашей того не водится, чтобъ платить долги. Я следую въ этомъ похвальному отца моего примеру: онъ никогда и никому не плачивалъ, да съ темъ и умеръ. A dire la veritê, многiе мепризабельные люди пропустили слухъ, будто мы по-уши въ долгу, jusqu'aux oreiiles; да и правительства делывали намъ угрозы, только не очень это страшно. Весь светъ знаетъ, сколько они правосудны; на этакой вздоръ не очень я гляжу, и знаю, какъ въ случае поступить съ ними. Есть у меня молодцы, кои меня въ нужде не выдадутъ; они уже не одну и выемку отбили.

Антипъ. А сами бывали-ль вы притомъ?

Фирлюфюшковъ. Вотъ еще! стану ли я съ такою подлостью анканальироваться и жизнь свою рискировать. Довольно, я издали съ балкона смотрелъ.

(Въ то время, какъ Фирлюфюшковъ речь сiю оканчиваетъ, Парасковья отъ скуки зеваетъ и уйти хочетъ).

Фирлюфюшковъ. Куда ты идешь?

Парасковья. Я? Я иду сказать барыне, что вы прiехали. (Убегаетъ. Антипъ хочетъ также уйти).

Фирлюфюшковъ (взявъ Антипа за руку). А ты куда бежишь?

Антипъ. Кажется, мне здесь делать нечего, такъ я иду искать обеда: я еще не елъ сегодня.

Останься на часъ здесь.

Антипъ. Да для какой нужды?

Фирлюфюшковъ. Для такой нужды, что я одинъ въ комнате остаться не магу.

Антипъ. Да ведь вы не маленькое дитя! Къ тому-жъ у васъ свои слуги есть; для чего вы ихъ съ собою не имеете, коли всего боитесь?

Фирлюфюшковъ. Какъ бы то ни было, только ты останься. Я боюсь тамъ быть, где никого людей нетъ.

Антипъ (увидя Некопейкова). Вотъ онъ съ вами побудетъ. (Бежитъ вонъ). 

Фирлюфюшковъ. Serviteur trХs-humble. Что это за преужасная у тебя бумажища?

Некопейковъ.

Фирлюфюшковъ (поетъ: "Васъ оставлю места драгiя!"-- а потомъ). Нетъ, это скаредно; лучше французская! (Поетъ французскiй куплетъ изъ оперы "Комикъ"; между темъ Некопейковъ, не прерывая, продолжаетъ свою речь).

Некопейковъ. Я столько примыслилъ доставить Россiи денегъ... да еще и серебряныхъ... что всякiй, кому оне понадобятся, иметь будетъ только трудъ поднимать ихъ съ улицы, где оне валяться станутъ.

Фирлюфюшковъ (вслушавшись, что онъ о подъеме говоритъ, перестаетъ петъ). Ахъ, какъ это хорошо! какъ это полезно! Слушай, дай мне теперь тысячи две, три въ задатокъ, а тогда вместо меня подойми съ улицы хоть пять, такъ ты и заплаченъ будешь; а я наклоняться не люблю... Да когда это будетъ?

Некопейковъ. Когда мой проектъ... вотъ этотъ... примется и апробуется.

Фирлюфюшковъ. Какiя это прiятныя идеи! Morbleu, какъ это умно выдумано! Я тотчасъ же себе двенадцать новыхъ кафтановъ вдругъ сделаю. Какъ ты на такiя прекрасныя мысли попалъ?

Некопейковъ (Когда сей говоритъ, тогда Фирлюфюшковъ поетъ то по-русски: "Проходи несносное время!" то по-французски). А вотъ, сударь, какъ. Я, между нами сказать, проторговался, по той причине, что я никогда не любливалъ ни письма, ни записокъ, а книгъ и вовсе не держалъ. Да и къ чему оне? и отцы наши безъ нихъ живали и торговали. Мой отецъ и векъ свой ихъ также не имелъ, да умеръ съ честью; это правда, что въ тюрьме, да то по нападкамъ купеческихъ старшинъ...

Фирлюфюшковъ. Я и самъ и книгъ, и письма терпеть не могу. Это великое дурачество, кто къ нимъ привяжется.

Некопейковъ.

Фирлюфюшковъ. Industrie! bon.

Некопейковъ. Вначале утаилъ я отъ кредиторовъ несколько товаришка; надавалъ на имена моихъ прiятелей заднимъ числомъ векселей, такъ что по конкурсу большая часть капитала въ моихъ рукахъ осталась, хотя я и банкрутомъ, въ силу законовъ, объявился.

Фирлюфюшковъ. Bon.

Некопейковъ. Потомъ сталъ какъ остальные товары, такъ и деньги давать въ долгъ на векселя игрокамъ и приписывалъ съ рубля по пяти копеекъ на неделю. Могъ бы я этимъ прожить честно, да проклятая полицiя -- о, кабы ее чортъ взялъ!-- отобрала у меня векселя по просьбе отцовъ техъ малолетнихъ игроковъ, которые такъ щедро ихъ писать изволили.

Фирлюфюшковъ. А ты и не умелъ отъ полицiи отделаться. Quelle bЙte!

Некопейковъ. Нетъ, никакъ было нельзя; боялся, чтобъ и другое кое-что не открылось... Потомъ, какъ изъ полицiи выпустили, и сталъ я свободенъ и безденеженъ, то принялся писать проекты. Вы не можете поверить, какъ чистъ и воленъ тогда умъ, когда пустъ карманъ и кошелекъ... Вотъ (указываетъ на бумагу), вотъ это лучшее изо всехъ моихъ сочиненiй, да и преполезно. (Готовится читать). Проектъ...

Фирлюфюшковъ. Что ты, не читать ли хочешь? Я ведь тебе сказалъ, что я чтенiя не люблю; скажи, коли хочешь, на словахъ.

Некопейковъ. Я вамъ скажу, только это великому секрету подлежитъ. Надобно... 

Дремовъ (входя, Таларикину). Да чуть ли мы не опоздали. Ведь госпожа Ворчалкина, обещавъ сегодня кончить наше дело, приказала намъ прiехать сюда въ три часа после обеда, а теперь уже и четыре пробило. Когда успеемъ переговорить о твоей съ меньшою ея дочерью женитьбе и о приданомъ, что она ей дать хочетъ?

Таларикинъ. Полно, будетъ ли сегодня время: она именинница и, по несчастiю, я чаю, премножество къ ней гостей наедетъ.

Дремовъ. Ежели она захочетъ говоритъ, то гости не помешаютъ: не одна ведь у нея комната... (Увидя Некопейкова) Ба!... ты здесь! а я, право, думалъ, что ты давно сидишь въ тюрьме!

Некопейковъ. По сихъ поръ Мать Пресвятая Богородица сохранила меня отъ того жилища. 

Ворчалкина. А! здравствуйте, государи мои. Добро пожаловать. Я рада, отъ сердца рада гостямъ; да и больше бы еще радовалась, если-бъ злые люди въ покое насъ оставляли.

Дремовъ. Какiе злые люди, и что вамъ они сделали, сударыня?

Ворчалкина.

Дремовъ. Какiя?... Я никакихъ не знаю.

Ворчалкина. О, батька мой! житья намъ, беднымъ старухамъ, нетъ, а ужъ о почтенiи и говорить нечего. Вотъ, сказываютъ, сделана комедь намъ въ ругательство; да играютъ ее. Что делать!

Дремовъ. Вольно ведь вамъ брать на свои счетъ.

Ворчалкина. Да какъ не возьмешь? Сказываютъ, что сватья моя, да кума тутъ представлены; да таки точнёшенько тутъ описаны.

Фирлюфюшковъ. Очень живо, parbleu, очень живо. Я виделъ комедiю, и точь въ точь оне описаны. Какая была хохотня!

Ворчалкина (Дремову). Вотъ, батька, я не солгала: все видели, какъ насъ потчуютъ.

Таларикинъ. Если вы о новой комедiи говорите, то и. я могу васъ объ ней уведомить. Я былъ, какъ ее представляли. Смеялись очень много, для того что смешные изображены въ ней характеры. Но я не знаю, на кого бы тутъ мечено было. Сочинитель этой комедiи хотелъ вывесть на театръ три порока, и вывелъ въ образе трехъ женщинъ: одна была скупая, другая -- взбалмочная вестовщица, а третья -- суеверка.

Ворчалкина. Знаю, батька мой, знаю, что и ты намъ много посмеялся.

Таларикинъ. Я смеялся, такъ какъ и все, порокамъ, а отнюдь не приходило мне на умъ, чтобъ тутъ съ кемъ-нибудь было сходство; это донесено вамъ неправильно.

А я такъ по именамъ всехъ узналъ. (Ворчалкиной) И точно те, о коихъ вы говорите.

Ворчалкина. Такъ, мой светъ, все такъ сказываютъ.

Таларикинъ (иронически). Всякой судитъ по своему сердцу и чувствованiямъ. А я не ищу тутъ злого, где его нетъ.

Дремовъ. Мне кажется, что когда-бъ тутъ были такiя речи, которыя кого-нибудь трогаютъ. то-бъ и играть не дозволили. Ведь за темъ смотрятъ.

Ворчалкина. И... батюшка! светъ нынче таковъ: всему дурному потачка есть. Кому смотреть? кому запретить? И сами те, кому-бъ не допускать-то надобно было, хохочутъ изо всей мочи, когда руганье другимъ слышатъ.

Фирлюфюшковъ. Я того и смотрю, какъ и меня на театръ выведутъ... Но если это сбудется, то morbleu! ma foi, (ногой топчетъ) достанется всемъ... Я... я, (принимаясь за шпагу) я формально просить стану!

Некопейковъ.

Дремовъ. Ну, какъ вздумается кому представить на театре безсчётнаго дурака, кто тогда станетъ въ этомъ зеркале находить себя? Я думаю, что тотъ напередъ будетъ долженъ признаться, что онъ сходенъ образцу... Однакожъ я объ закладъ ударюсь, что хоть въ свете и есть дураки, но, по самолюбiю, никто на свой счетъ не возьметъ, а будетъ находить кого-нибудь другого.

Таларикинъ. Что объ этомъ говорить! Комедiя представляетъ дурные нравы и осмехаетъ то, что смеха достойно, а отнюдь лично не вредитъ никого. Потому, если-бъ я приметилъ въ ней себя самого представленна, и узналъ бы чрезъ то, что смешное во мне есть, то-бъ я старался исправиться и победить мои пороки; не сердился бы я за это, но, напротивъ того, почиталъ бы себя обязаннымъ.

Ворчалкина. Хорошо вамъ такъ говорить, для того что васъ не трогаютъ; а намъ, беднымъ, спасибо! довольно достается. Что делать, вступиться некому, и... 

Дворецкiй (съ салфеткою въ руке, степенно и прилично его дородству...). Кушанье, государыня, поставлено.

Ворчалкина. Да для чего-жъ ты водки не подалъ? Какiе вы негодные люди!... таки ничего васъ научить не можно...

Дворецкiй. Я несъ, государыня, водку, да Степанида, ваша дура... какъ будто съ цепи сорвалась и бежала за мною, кричивъ: дай водки! дай водки! царь жалуетъ, да псарь не жалуетъ... а между темъ, набежавъ на меня, толкнула, да и подносъ и чарки изъ рукъ вышибла. Я приказалъ паки приготовить въ столовой водки, а самъ пришелъ о кушанье донести, чтобъ на столе не простыло... Воля ваша, государыня, отъ дуры вашей житья не стало: она часъ-отъ-часу своевольнее становится. Я вследъ отвесть ее внизъ и часа на два въ чуланъ запереть.

Ворчалкина. Ты всегда съ дурою въ ссоре. Чортъ не далъ вамъ смирья. А намъ безъ нея и скучно будетъ при столе: некому и поврать чего-нибудь.

Дремовъ (въ сторону). (Ворчалкиной) Вы изволите знать, сударыня, что я крайнюю до васъ имею нужду: не прикажите-ль, я ввечеру опять прiеду?

Ворчалкина. Да разве не изволите у меня остаться и отобедать? Пожалуйте, милости прошу съ нами откушать.

Дремовъ. Мы ужъ обедали. Однако, если вамъ угодно, то мы посидимъ съ вами.

Ворчалкина. Ну, такъ пойдемте-жъ... (Отходятъ все).

Геркуловъ. Послушай, Фирлюфюшковъ, долго ли этому быть, что я не могу отъ тебя получить своихъ денегъ?... Ты ведаешь, что игралъ я съ тобою честно, что ты проигралъ мне весьма много и что я на половине выигрыша съ тобою примирился. Ну, скажи мне, когда ты намеренъ мне отдать?

Фирлюфюшковъ. Я право тебе скоро заплачу, diable m'emporte, я скоро заплачу.

Геркуловъ. Да ужъ я много разъ эти слова слышалъ, а денегъ-то все-таки не вижу... Ты весьма безсовестно со мною поступаешь.

Фирлюфюшковъ.

Геркуловъ. Не одинъ уже разъ ты и бездельникомъ себя называлъ, и помнишь ли, какъ ты клялся, и ругалъ себя, уверяя, что чрезъ три дня заплатишь; а тому уже, если я не ошибаюсь, более трехъ месяцовъ прошло.

Фирлюфюшковъ. Слушай, назови меня публично плутомъ, бестiею, сукинымъ сыномъ, если въ неделю я не заплачу тебе.

Геркуловъ. Назову подлинно; только со всемъ темъ словамъ твоимъ верить не могу.

Фирлюфюшковъ. Будь я проклятъ, будь я мошенникъ, если не заплачу. D'ailleurs, я тебе сейчасъ дамъ письменное дозволенiе называть меня безчестнымъ человекомъ, если въ неделю съ тобою не расплачусь.

Геркуловъ. Новый родъ векселей! Дай мне его; а неделя скоро пройти можетъ.

Фирлюфюшковъ. Я еще тебе нечто скажу, только ты, пожалуй, никому не пересказывай: у меня скоро деньги будутъ, да и много. Некопейковъ, по совести своей, обещалъ мне довольно ихъ доставить. Ты ведь знаешь, что онъ безпримерно на выдумки остръ; у него уже и проектъ готовъ. Cela me donnera de l'or tout pur.

Геркуловъ. Верный и это человекъ!... Да что делать! Изрядно, я подожду часъ, въ который, конечно, дай мне письменное обещанiе, и не солги; а если и въ этомъ обманешь, то увидишь, что съ тобою будетъ... Берегись... Поди, пиши. 

Геркуловъ. Пусть онъ дастъ это обещанiе! Достанется ему после. А буде и не дастъ, то еще сегодня ребра живого не будетъ...

Спесовъ.

Геркуловъ. Поверю; потому что тутъ были такiе люди, которые вамъ не нравятся.

Спесовъ. Я отъ тебя, мой другъ, не потаю: не нравятся мне ни Дремовъ, ни Таларикинъ.

Геркуловъ. Правду сказать, и я ихъ не люблю: они много умничать изволятъ. Все имъ противно, всехъ презираютъ; иной у нихъ болтунъ, другой картежникъ, третiй дуракъ; а на себя не взглянутъ. Словомъ, эти люди не на нашу руку...

Спесовъ. Да! они оба мне несносны. До техъ поръ, пока они въ этотъ домъ въезжи не были, до техъ поръ никто мне здесь не прекословилъ, да моя природа то и заслуживаетъ; а они, эти господчики, какъ будто нарочно, никогда моего мненiя не бываютъ; да что пуще всего, осмеливаются противоречить мне и при госпоже Ворчалкиной, и при дочеряхъ ея, -- мне, забывъ то, что этакiе дворянчики у отца моего и деда и въ знакомцахъ живали.... О! хочется мне ихъ отселе выжить! Что ихъ чортъ привязалъ здесь? зачемъ они сюда ездятъ?

Геркуловъ. Зачемъ?... это дело известное: Дремовъ старается женить Таларикина на Христине.

Спесовъ. На Христине! это дело нестаточное. Христина не такова подла. Она и другихъ жениховъ, получше природою, сыскать можетъ.

Геркуловъ. Это все правда; только мне кажется, что она отъ этого не прочь... Однако мать еще не согласна. Она продолжаетъ время, говоря, что Христина еще молода, и что она меньшой прежде большой дочери не выдаетъ, а у большой еще и жениха нетъ. Но это только отговорка; а въ самомъ деле, сказываютъ, будто матери-то не хочется съ приданымъ разстаться... Она любитъ дочерей, и желаетъ ихъ пристроить, только богатство любитъ еще больше ихъ.

Спесовъ. Ну, да ты женись на большой, а меньшая ужъ не будетъ безъ жениха.

Геркуловъ. А для чего-жъ бы не на меньшой мне жениться?

Спесовъ. такъ быть такъ, начать говорить. Однако, я чаю, что она, узнавъ мое намеренiе, не говорю я: снисхожденiе, конечно съ радостью его приметъ, и откажетъ Таларикину; а темъ сделаю два добра: и самъ женюсь на неубогой и нарочито знатной невесте, и сихъ вредныхъ людей изъ дому этого выживу.

Геркуловъ. Это не дурно вздумано; женимся. Только я одного боюсь...

Спесовъ. Чего? Со мной, мой другъ, не загинешь.

Геркуловъ. Боюсь того, чтобъ долго насъ на словахъ не проманили. Я вамъ уже сказывалъ, что трудно матери съ приданымъ разставаться. Особливо вдругъ за двумя надобно отдать.

Спесовъ. Можетъ быть и то. Однако, я думаю, что таки и природа моя что-нибудь поможетъ; впрочемъ, что-жъ делать? ведь родители и по Уложенью вольны въ своихъ детяхъ и приданомъ; а при сочиненiи стараго Уложенья все люди знатные были. Дедъ мой, будучи бояриномъ, тогда присутствовалъ, и вместо его дьякъ руку приложилъ.

Геркуловъ. Каково вамъ покажется? Мне приходитъ на умъ маленькiй способъ; отведаемъ: авось либо онъ къ исполненiю намеренiя нашего удастся.

Спесовъ. А какой?

Геркуловъ. Пропустимъ чрезъ кого-нибудь слухъ, что скоро выйдетъ отъ правительства запрещенiе десять летъ не венчать свадебъ, и что въ это время, следственно, никто ни замужъ выйти, ни жениться не можетъ. Госпожа Ворчалкина довольно вероятна, и всякому слуху, хотя-бъ этого нелепее былъ, тотчасъ поверитъ; следовательно въ этомъ не усомнится и, принявъ его за правду, поспешитъ выдать дочерей своихъ.

Спесовъ. Какъ этому статься? поверитъ ли она такой басне?

Геркуловъ. Конечно, поверитъ. Особливо когда и мы тоже подтвердимъ; ведь она знаетъ, что вы со многими знатными въ родне,

Спесовъ.

Геркуловъ. Ну, да если она этому не поверитъ, такъ мы другое что-нибудь выдумаемъ и пропустимъ новый какой-нибудь слухъ, или сыщемъ способъ обманомъ достигнуть до желанiя.

Спесовъ. Изрядно. Я согласенъ и подкреплять всею природою моею буду... Ты весьма замысловатъ. Выдумки изъ твоей головы безъ запинки летятъ. Мы, знатной природы люди, не таковы прытки умомъ. Полно, и на что намъ разумъ! много такихъ и безъ насъ, которые должны думать, а мы судить только рождены, и потому, правду сказать, я более пяти, шести слуховъ на своемъ роду не пропускивалъ; да и те были не очень удачны.

Геркуловъ. А!... мы конечно не одни: кто-нибудь подслушиваетъ.

Геркуловъ (увидя Антипа). Ты... давно-ль ты здесь?

Антипъ. Недавно.

Геркуловъ. Да когда ты сюда вошелъ?

Антипъ. Въ этотъ домъ вошелъ поутру и все здесь былъ; только еще не обедалъ.

Что мне до этого нужды? не слыхалъ ли ты нашего разговора?

Антипъ. Слышалъ ли, не слышалъ ли, что и вамъ до этого нужды? Ведь вы говорили вслухъ...

Геркуловъ. Следовательно мы все доброе говорили, а именно, хвалили госпожу Ворчалкину, ея умъ, ея постоянство, ея тонкость, что никто ее обмануть не можетъ... понимаешь ли?

Антипъ. Да на что-жъ вы это разсказываете?...

Спесовъ. На то, чтобъ ты въ глупой своей голове не вздумалъ чего другого...

Антипъ. Да разве вы другое говорили?..

Геркуловъ. Нетъ... только...

Спесовъ. О! пойдемъ отселе. Я съ этакою подлостью не люблю говорить. На что понапрасну тратить время. (Уходятъ). 

Антипъ (одинъ). она лукава и смышлена... А! да вотъ она. 

Парасковья. Что ты, одинъ здесь стоя, подъ носъ себе бормочешь?

Антипъ. Не бормочу, а гневаюсь, да и за дело..

Парасковья. Разве тебе вина мало поднесли? Какой пьяница!

Антипъ. Скажи пожалуй, что я тебе сделалъ? за что ты меня всегда бранишь? Ну, голубушка, добро! не плюй въ колодезь, случится воды испить.

Парасковья. Великая мне до тебя нужда! Такой ты и человекъ, кому подтрунивать надобно!

Антипъ. Есть ли тебе нужда, или нетъ, того я не знаю; только я знаю, что ты того не знаешь, что я знаю, и что тебе знать надобно...

Парасковья. Вздоръ! къ чему этакъ важничаешь? что ты можешь знать, чего-бъ я не ведала?

Антипъ.

Парасковья. Какъ обмануть?

Антипъ. Такъ, обманываютъ.

Парасковья. Да кто?

Антипъ. Господинъ Геркуловъ и господинъ Спесовъ съ высокою своею породою.

Парасковья. Да чемъ они обмануть ее хотятъ?

Антипъ. Разными вымыслами, разными слухами хотятъ ее принудить выдать дочерей, зная, что она легковерна.

Парасковья. А ты какъ это узналъ?

Антипъ. Вотъ какъ: (показываетъ ей уши и глаза) пришелъ... Да вотъ твоя госпожа. (Уходитъ). 

Ворчалкина. Парасковья, выйди на часъ.

Дремовъ. Воистину, сударыня, я доношу вамъ правду, что Таларикинъ, хотя и молодъ, но нрава честнаго, постояннаго и къ тому никому не долженъ.

Ворчалкина. Это все хорошо, сударь; да то беда, что Олимпушка у меня большая. Не хочется, мой светъ, ее обидеть, выдавъ прежде меньшую сестру. Знаю я, что въ нынешнемъ веку на это не смотрятъ, однако я держусь старины, и порядка портить не люблю. Я и сама у матушки своей была пятая, и принуждена была ждать, пока все большiя сестры вышли; что делать! того порядокъ и старшинство того требуютъ.

Дремовъ. Я чаю, что ведь вамъ и не безъ скуки было?

Ворчалкина. Да чемъ пособишь! часто, бывало, и плачу... да какъ не выдаютъ, такъ не что сделаешь ведь...

Дремовъ. Такъ теперь судите по себе, сударыня, и вообразивъ, коль несносно такое состоянiе, примите мой советъ и выдайте дочь вашу, если ей женихъ не противенъ; на что въ этакихъ случаяхъ мешкать? Мне кажется, что чемъ скорее этотъ товаръ съ рукъ сойдетъ, темъ лучше для родителей. Я своихъ дочерей выдавалъ безъ разбору. Какъ скоро виделъ ровню и что женихъ невесте нравенъ, такъ скоро и къ венцу. Последуйте и вы мне. О! да вотъ и все гости сюда идутъ... не дали намъ договорить... 

Гремухинъ. Не погневайтесь, если мы вамъ помешали. Дело стало за споромъ. Дело невероятное; сколько-бъ они ни говорили, только я въ правде сомневаюсь.

Ворчалкина.

Гремухинъ. Господа эти (указывая на Спесова и на Дремова) хотятъ уверить, будто праведный носится слухъ, что скоро выйдетъ запрещенiе жениться и такое будто запрещенiе на целыя десять летъ. Какъ этому статься, чтобъ въ десять летъ никто не женился?

Ворчалкина. Ахъ! какое это неустройство будетъ! Что, разве уже родъ человеческiй перевесть хотятъ? Охъ! охъ! потерпитъ ли этому Богъ!

Дремовъ. Вранье! несбыточный вздоръ! глупыя и нестаточныя бредни!

Ворчалкина. Такъ, батька мой, такъ. Вы не верите ничему. Вы станете обо всемъ спорить.

Дремовъ. По крайней мере объ этомъ; этотъ слухъ дуракъ какой-нибудь выдумалъ.

Геркуловъ. Нетъ, сударь, не дуракъ, а все, все говорятъ.

Спесовъ. И я слышалъ.

Некопейковъ. И я отъ нихъ же слышалъ.

Ворчалкина. (Служителямъ). Стулья намъ подайте, а мне и столикъ съ картами. (Подаютъ стулья всемъ, а къ Ворчалкиной ставятъ столикъ съ картами, и она начинаетъ раскладывать и гадать на картахъ).

Спесовъ. Кто думаетъ жениться, тому-бъ я советовалъ поспешать; некогда мешкать.

Ворчалкина. Ахъ, батька! у меня две невесты на рукахъ: куда мне, бедной, съ ними деваться будетъ?

Таларикинъ. Ваши дочери, сударыня, таковы, что вамъ тужить объ нихъ не для чего. Оне замужъ выйдутъ, и могутъ благополучвы и сами быть, и мужей своихъ счастливыми сделать... А таковыя плевелы, сударыня, не заслуживаютъ никакого уваженiя, и презренiя достойны.

Ворчалкина. Довольно уже, мой светъ, видели мы всякой всячины, такъ и этому дивиться нечему, все статься можетъ. Видишь ты, каковъ ныне светъ-отъ развратенъ: подкидышковъ -- что ужъ этого больше?-- подкидышковъ подбираютъ, да кормятъ, да за ними ходятъ, какъ будто за благородными; такъ можно ли уже въ чемъ сомневаться?

Дремовъ. Перестанемъ, сударыня, о подкидышкахъ говорить. Сколько чрезъ сiе благое постановленiе почти погибншхъ душъ въ живыхъ остается! Но вы почто прежде времени печалитесь? Это слухъ пустой, и никогда тому не бывать.

Некопейковъ. Не изволите ли, милостивыя государыня и милостивые государи, для забавы послушать моихъ проектовъ; ихъ много у меня, да изъ множества не изволите ли выбрать любой? Вотъ имъ реестръ.

Дремовъ. Это реестръ только? великонекъ онъ! и реестра скоро не прочтешь.

Спесовъ. Что до меня, я проекты люблю, и сколько-бъ они обширны ни были, читаю ихъ всегда съ конца до конца; иногда годная одна въ нихъ строка можетъ подать намъ великiя къ великимъ деламъ мысли.

Нетъ, тутъ не одна строка только годная, но и все, все, сударь, важно, полезно, нужно. Проекты мои таковы, что ни единаго слова выкинуть изъ нихъ не можно безъ нарушенiя всей связи. Доказательства одно изъ другого все текутъ. Все целое, целое все смотреть надобно.

Геркуловъ. Я слышалъ отъ Фирлюфюшкова, что будто ты ему премножество обещалъ денегъ.

Гремухинъ. Скажи, пожалуй, какимъ бы то образомъ ты примыслилъ?

Ворчалкина. Пригодился бы этотъ проектъ и многимъ. Деньги всемъ надобны. Ныне все дорого; что въ наше время бывало въ алтынъ, то ныне и на гривну врядъ купишь.

Некопейковъ. Я надеюсь въ скоромъ времени всемъ помочь и сделать отечеству услугу; только надобно, напротивъ того, всемъ единодушно постараться, чтобъ скорее проектъ мой принятъ и въ действо произведенъ былъ. Извольте только послушать, я вамъ его прочту. Вниманiя, милости прошу, вниманiя... (онъ вынимаетъ изъ-за пазухи превеликую тетрадь бумаги и, перевертывая листы, бормочетъ). "О учрежденiи почты на голубяхъ"; нетъ, не тотъ... "О употребленiи крысьихъ хвостовъ съ пользою"... не...

Дремовъ. Какъ! какъ... пожалуй...

Некопейковъ. "О употребленiи крысьихъ хвостовъ съ пользою". Я представляю и доказываю, что можно употреблять ихъ съ пользою на корабляхъ, вместо тонкихъ веревокъ.

Дремовъ. Да не будутъ ли они коротковаты? не говоря уже какова прочность.

Некопейковъ. Для длины надобно свивать ихъ съ пенькою; a прочность и изъ того видна, что хвостъ крысiй вдесятеро противъ толстоты своей тягость держать можетъ. Случалось ли вамъ держать крысу за хвостъ? Она, ведь, гораздо толще своего хвоста, однако никогда не оторвется: какъ же это не прочно? Сверхъ того, городу Петербургу великую изъ сего предвижу я пользу. Промышленники ударятся въ ловъ крысъ, которыя чрезъ то гораздо уменьшатся и меньше пакостей въ домахъ делать станутъ. А вы знать изводите, что ихъ чрезъ меру умножилось. Я чаю, вы сами, прогуливаясь летомъ въ сумерки, видали, что по улицамъ проходу отъ нихъ нетъ; такая пропасть ихъ везде бегаетъ... "О действiи моремъ и сухимъ путемъ противу Зингорцевъ"... не тотъ... "Объ извозе зимою въ степныхъ местахъ на куропаткахъ, где ихъ много, а лошадей мало"... И это не то... "О построенiи секретнаго флота"... А! вотъ онъ... прошу прислушать...

Дремовъ. Секретнаго флота!... это нечто мудрено...

Некопейковъ. Неть, сударь, не мудрено, когда этакая (указываетъ на свою голову) голова за что примется. (Хочетъ читатъ). "О постро...

Христина. Да неужто ты хочешь его весь сегодня прочесть? и до завтрея это не окончать.

Некопейковъ. Инъ я на словахъ разскажу, если угодно... a справка близка и доказательства все тутъ. Первое...

Ворчалкина. Да, батька ной, лучше на словахъ; мне на словахъ внятнее, нежели въ чтеньи. И для того-то я лучше всякой книги люблю, чтобъ мне сказки сказывали... Да дура, правду молвить, и хорошо вретъ... забавно, право...

Некопейковъ. Во-первыхъ, надлежитъ съ крайнимъ секретомъ и поспешенiемъ построить две тысячи кораблей... разумеется, на казенный счетъ... (Когда Некопейковъ говоритъ, тогда Таларикинъ, сидя между двухъ сестеръ, съ ними тихо разговариваетъ). Во-вторыхъ, раздать оные корабли охочимъ людямъ, и всякому дозволить грузить на нихъ товаръ, какой кто хочетъ... разумеется, товаръ забирать на кредитъ... Третiе: ехать на техъ корабляхъ на неизвестные острова.. которыхъ чрезвычайно на Океане много... и тамо променять весь товаръ на черныя лисицы... которыхъ безсчетное тамо множество... Четвертое: привезши объявленныя лисицы сюда, отпустить ихъ за море на чистые серебряные и золотые слитки. Отъ сего преполезнаго торгу можно... я верно доказываю... можно получить отъ пятидесяти до семидесяти миллiоновъ рублей чистаго барыша за всеми расходами. Но пусть, чтобъ не ошибиться, то лучше сказать меньше, до сорока миллiоновъ, конечно, истинной прибыли будетъ...

Изрядно. Какъ это прiятно! положилъ бы и я что-нибудь въ компанiю, да жаль того, что теперь денегъ нетъ.

Некопейковъ. На что деньги? ведь я вамъ сказалъ, что все это на казенный счетъ и кредитъ; барышъ только въ компанiю. Казна и темъ довольна быть должна, что денегъ прибудетъ въ государстве.

Ворчалкина. Пустыя, батька мой, это слова. Что за кредитъ! какой нынече кредитъ! Казна только что грабитъ; я съ нею никакого дела иметь не хочу! и такъ я, бедная вдова, принуждена была за пятнадцать летъ заплатить какую-то недоимку вместо покойнаго мужа моего. Съ мертвыхъ дерутъ: теперь ли ужъ онъ умеръ, а какъ взяли, такъ взяли; нетъ, мой светъ, никакого не хочу иметь съ нею я дела.

Некопейковъ. Ну, если сей проектъ вамъ не угоденъ, то есть у меня и другiе, не меньше этого полезные, какъ напримеръ, этотъ, чтобъ изъ Кяхты, на китайской границе, сделать вольную и безпошлинную морскую гавань. Это очень прибыльно будетъ для торговли.

Олимпiада (сестре своей). Мочи моей нетъ, сестрица, эта безпримерно скучно, cela m'êtouffe!

Некопейковъ. Второе: чтобъ населить Киргизскую степь...

Дремовъ. Да ведь на то надобно деньги и люди; откуда при-кажешь ихъ взять?

Некопейковъ. Откуда? Все примышлено, все, сударь, придумано. Я стану просить, чтобъ правительство и темъ и другимъ меня снабдило. Это его дело, а мое населить.

Олимпiада. Уйдемъ, сестрица, моего терпенья не стаетъ.

Христина.

Некопейковъ. Еще придумалъ я, какъ поправить судебныя места и господъ судей...

Спесовъ. Судей! Не съ ума-ль ты, мой дружокъ, сошелъ? Не въ свое дело ты мешаешься. Таковые люди, каковы мы, не требуютъ поправленья, да еще отъ кого?-- отъ купца-банкрута... пфу! Мы сами людей поправляемъ...

Дремовъ. Дайте ему договорить. Сами же вы сказывали, что иногда одна строка въ проекте много добраго сделать можетъ; а это, чтобъ поправить судей, мне кажется, и не дурно.

Спесовъ. Что? разве вы нарочно предпрiяли во всемъ мне прекословить и обо всемъ спорить со мною?

Дремовъ. Я? нетъ. Но мне только то кажется, что всякiй воленъ сказать свое мненiе; эту свободу никто у человека не отнимаетъ. И такъ ни вы не имеете причины сердиться на меня, что я съ вашимъ мненiемъ не согласенъ, ни я на васъ, что вы со мною не однехъ мыслей.

Спесовъ. Вы всегда хотите всемъ наставникомъ быть. Откуда этакая гордость? мне кажется она не кстати. Мы ни прежде, ни ныне о роде Дремовыхъ и не слыхали. Дремовъ, Дремовъ! куда какое знатное имя! мой дедушка право съ вашимъ дедушкомъ не считался.

Дремовъ. Зналъ бы ты самъ меня, какъ твой дедушка моего зналъ! а что я Дремовъ, отъ того не отрицаюся. Дедъ мой, показавъ отечеству услугу, пожалованъ за то дворянствомъ; и когда пришли спросить у государя, какое дать ему прозванiе? государь тогда дремать изволилъ -- я въ томъ не виноватъ -- и приказалъ назвать его Дремовымъ; и хоть это было сквозь сонъ, однако темъ прозванiе мое не хуже твоего.

Ворчалкина. Полно, полно, светы мои, горячиться, покиньте этотъ споръ. Ко мне еще кое-то будутъ гости. Пойдемте отселе: тамъ, въ зале, свободнее сидеть. (Отходитъ).

Спесовъ. Не забуду я тебе, господинъ Дремовъ, этого разговора. Разве родня моя мне не поможетъ... Вспомнишь меня и кто мой отецъ былъ. 

Дремовъ (одинь). Какая пропасть наехала гостей! полна горница, такъ что и места инымъ нетъ. Все болтаютъ, никто не слушаетъ; а разума и не спрашивай, такъ что если-бъ всехъ ихъ можно было класть въ котелъ и сварить, то бы не выварилось и золотника здраваго разсудка. 

Таларикинъ. Что вы оттуда ушли, дядюшка? неужто вы уехать хотите?

Дремовъ. И действительно уехалъ бы, если-бъ твое дело меня здесь не удерживало.

Таларикинъ. Сделай милость, сударь, останься здесь еще несколько времени. Парасковья сказала мне, что давешнiй о десятилетнемъ запрещеньи слухъ выдуманъ и пропущенъ Геркуловымъ и Спесовымъ.

Дремовъ. Да къ чему это имъ?

Таларикинъ. Чтобъ принудить госпожу Ворчалкину, которая легковерна, выдать поскорей за нихъ дочерей своихъ. Они теперь оба ушли съ нею въ особливый покой и тамо шепчутся. А я смертно боюсь, чтобы они ее не уловили, и чтобъ она не приняла ихъ стороны. Пожалуй, дядюшка, не оставьте меня въ такой крайности.

Дремовъ. Статочное ли это дело?

Таларикинъ.

Дремовъ. Какiе это плуты! хотятъ ложными выдумками прожить въ свете! Да только не удастся имъ. -- Вотъ, мой другъ, давно я тебе говаривалъ, чтобъ ты не моталъ, не тягался-бъ съ теми, кто тебя богаче, а тянулъ бы ножки по одежке, не проживая въ годъ боле своего дохода; теперь возьми съ нихъ примеръ: увидишь, что мотовство до всякихъ безчестныхъ делъ, до всякаго бездельства доводитъ, и можетъ до всякаго еще преступленiя довести. Спесовъ и Геркуловъ промотались оба; оба жили не по своему достатку и тянулись съ тысячью рублями дохода за теми, кои по десяти тысячъ имеютъ; а проживъ все, что отцы наживали, выдумываютъ всякiе непозволенные къ прокормленью своему способы. Ложь, плевелы, клевету и все дурное и все глупое за позволенное себе почитаютъ, лишь бы только темъ достать себе богатство.

Таларикинъ. Я изъ воли вашеи никогда не выступалъ и не выступлю. Наставленiя ваши почитаю свято и полагаю ихъ правиломъ во всехъ моихъ поступкахъ. Вы сами отдадите мне въ этомъ справедливость.

Дремовъ. Я и не жалуюсь на тебя, и за то люблю и радъ все для тебя делать.

Таларикинъ. Такъ пожалуйте, не тратя время, помогайте мне...

Дремовъ. Да я еще не знаю, согласна ли Христина выйти за тебя?

Таларикинъ. Я льщусь, что она препятствовать благополучiю моему не будетъ... Да вотъ она! мы съ нею переговорить можемъ. 

Христина (Таларикину). Могу ли я откровенно при дядюшке вашемъ говорить?

Таларикинъ. Говорите, говорите, сударыня, онъ сердце мое знаетъ: я тайны отъ него никакiя не имею.

Я пришла вамъ сказать, что матушка, позвавъ къ себе мою сестру, объявила ей, что два жениха ее и меня сватаютъ, что она намерена насъ выдать, что это люди похвальные и достойные; а наконецъ, когда сестра моя спросила ее, кто они таковы? то ответствовала матушка, что Геркуловъ женихъ ея, a Спесовъ мой, а вы ничей, потому что она объ васъ вовсе умолчала.

Таларикинъ. О, Боже! что намъ делать?

Христина. Выслушайте далее. На это матушкино предложенiе сестрица моя, которая и часто съ нею бываетъ несогласна, отвечала коротко, что она отнюдь за Геркулова не пойдетъ, да и ни къ кому по сихъ поръ склонности не имеетъ, следовательно, и замужъ итти не намерена.

Дремовъ. Правда, давеча она мне решительнаго ответа не дала; однако вовсе и не отказала, а потому я и не думать, чтобъ она такъ скоро на предложенiе сихъ людей склонилась. Но скажите мне, сударыня, матушка ваша говорила-ль съ вами, и сказала-ль вамъ точно самимъ, что она за Спесова выдать васъ хочетъ?

Христина. Нетъ, она со мною ни слова еще не говорила.

Таларикинъ. А если говорить она будетъ, то что ответствуете вы ей?

Христина. То-жъ, что и сестра моя.

Дремовъ. То есть, что вы склонности не имеете, а потому ни за кого нейдете.

Христина. Нетъ, сударь; я ей скажу... я скажу, что я ни малейшей склонности къ Спесову не имею... Притомъ,, я надеюсь, что матушка со мною и говорить объ этомъ не станетъ, для того что она никогда намеренiя не имела выдать меня замужъ прежде большой моей сестры. Та ей отказала; следовательно меня она и спрашивать не будетъ.

Дремовъ. Но если, сударыня, другой женихъ вамъ сыщется и станетъ у матушки вашей просить васъ, согласитесь ли вы, и не будетъ ли вамъ противно его исканiе?

Христина.

Таларикинъ. Вы терзаете меня, вы мученiе мое умножить хотите. Для чего отрицаетесь вы объявить мненiе свое дяде своему? Онъ изъ прекрасныхъ устъ вашихъ желаетъ слышать, не станете ли вы противиться счастiю моему, когда мы употребимъ исканiе наше, и когда воля матушки вашей намъ будетъ благосклонна?

Христина. Ея воля есть мне законъ. Старайтесь, ищите въ ней; а я соизволенiю ея противоречить не буду.

Таларикинъ (ставъ на колена). Симъ любезнымъ взоромъ, симъ прiятнымъ словомъ ты жизнь мне, прекрасная Христина, даруешь. (Беретъ ея руку и целуетъ). Доколе буду живъ, доколь существо мое пребудетъ, ты одна и мною, и мыслями, и душою моею владеть будешь; ты, пленивъ меня навсегда, не выйдешь никогда изъ сердца моего, и какъ дело наше ни кончится, я по смерть мою тебе непременнымъ пребуду... 

Ворчалкина (входя). Какъ! что это? не обманываюсь ли я? Проклятая! что ты это делаешь! тогда, когда я выдаю тебя за другого, ты, безстыдная, негодная, позволяешь въ моемъ доме, въ мои именины, амуриться съ собой иному. Ты позволяешь стоять ему предъ собою на коленахъ и целовать руку! да еще кому? о комъ я слышать не хочу! А ты, старый хрычъ, седой чортъ! прилично ли тебе на это смотреть и быть свидетелемъ такихъ пакостей? Какъ тебе не стыдно! умереть бы тебе со стыда надобно. Какое лицо ты здесь представляешь? Прежде сего и выговаривать это стыдились. Да полно что нынече не только что выговорить не стыдно, да такъ уже во все распутства опустились, что, и делая ихъ, не краснеются.

Христина. Матушка, сударыня...

Ворчалкина. Поди вонъ, негодная! чтобъ я тебя никогда не видала: на глаза мои не кажись никогда. Завтражъ сошлю тебя въ деревню... Поди вонъ. (Христина уходитъ). 

Таларикинъ. Укротите гневъ свой, сударыня. Виды обманчивы: дочь ваша ничемъ предъ вами невинна... Выслушайте... вы сами найдете, что ни малейшiя нетъ ея вины... Я, я всему...

Ворчалкина. Ахъ, батька мой! разве я въ своемъ доме не вольна?.. разве дети-то не мои? Что мне до васъ? я-таки и слушать не хочу... Сама я видела... не погневайтесь, не такъ скоро обмануть меня можно. Ведь-таки и мы что-нибудь да знаемъ...

Таларикинъ. Да послушайте, сударыня...

Ворчалкина. Не хочу, сударь, не хочу. Пожалуйте, оставьте мой домъ; да и впредь отъ посещенiя насъ прошу удержаться. (Дремовъ мигаетъ Таларикину, чтобъ онъ вышелъ: тотъ уходитъ). 

Дремовъ. Такъ, по крайней мере, выслушайте меня. Я...

Ворчалкина. Есть кого слушать, правду сказать! изрядный человекъ! Мне разве глазамъ своимъ не верить? Кругомъ все виноваты, да еще оправдаться и обманывать хотятъ.

Дремовъ. Никто васъ не обманываетъ. Племянникъ мой на коленахъ предъ Христиною стоялъ, целовалъ ея руку, все это правда; вы видели и верьте своимъ глазамъ. Да только послушайте меня: я вамъ все это объясню и, конечно, ничего не солгу передъ вами. Вы сами знаете, что я ни лжи, ни неблагопристойности не люблю.

Ворчалкина.

Дремовъ. Почто это действiе толь страннымъ вамъ кажется? Вы знали прежде, что Таларикинъ дочь вашу смертельно любитъ, что онъ жениться на ней хочетъ, что я, я самъ вамъ о томъ говорилъ; вы мне вовсе не отказали; онъ у ногъ ея клялся всегда ее любить и хотя будетъ ея мужемъ, быть всегда любовникомъ; они были не одни: я при томъ былъ. Христина противъ воли...

Ворчалкина. Ахъ она мерзкая! да кто ей позволилъ слушать любовныя бредни! Знала-бъ она то, что у нея мать есть_: что мать вольна, за кого хочетъ, за того и выдастъ; ей бы-то до венца ни съ однимъ холостымъ и говорить объ этомъ не надлежало. Меня покойные родители выдали за покойнаго моего мужа, да я его до церкви и отъ роду не видала, не только-бъ говорить съ нимъ.

Дремовъ. Этому разговору и уверенiямъ ихъ причиною я; я хотелъ знать, нравится ли племянникъ мой вашей дочери. Я привелъ ихъ къ объясненiю, и хотя стыдливость Христинина явила мне душевныя ея чувствованiя, однакожъ она...

Ворчалкина. Что за чувствованiя! что въ томъ, противенъ ли, нравенъ ли онъ ей или нетъ? она ведь моя дочь, и будетъ за темъ, за кого я выдать ее хочу.

Дремовъ. Такъ точно она и отвечала, сказавъ мне, что хотя-бъ она кого и любила, но изъ воли вашей никогда не выступить.

Ворчалкина. Да, таки-такъ. Никогда и не бывать ей за твоимъ племянникомъ.

Дремовъ. Разве за Спесовымъ ей быть? Только поверьте мне, онъ племянника моего не лучше.

Ворчалкина. А почему, сударь, ты это знать изволишь, что я за Спесова выдать ее хочу?

Дремовъ. Потому, что это и все знаютъ. Дело это сделано съ намеренiемъ. Васъ обманомъ къ тому приводятъ.

Какъ обманомъ? кто меня обманываетъ? 

Ворчалкина. Ты куда такъ бежишь, какъ сумасшедшiй?

Антипъ. Меня господинъ мой наскоро послалъ за лекаремъ и за докторомъ.

Дремовъ. Да разве кто ни на есть занемогъ?

Антипъ. Я самъ этого не видалъ, а сказываютъ, что какая-то барышня шла чрезъ комнату и вдругъ упала... въ обморокъ.

Ворчалкина. Тфу! проклятый! Я думала, что не весть что сделалось. Да полно, ныне все обморокомъ называютъ! а въ наше время называлось это черною немочью... Да кто это такова, которая упала?

Антипъ. Я уже сказалъ, что я не знаю.

Ворчалкина. На что лекарь и докторъ? это можетъ и такъ пройти, коли обморокъ, а не порча и не дурная болезнь. Не желала-бъ я, чтобъ господа лекари и докторы мой домишко узнали: въ ихъ знакомстве такъ долго не проживешь, какъ я надеюсь жить,

Дремовъ. (Антипу) Поди скорей. (Уходитъ Антипъ). 

Ворчалкина. Вотъ еще! какiя ныне у васъ басни! Будто и смерть отогнать можно, какъ она придетъ. Нетъ, батька мой, не такъ она лекарямъ-то послушна. Какъ часъ воли Божiей придетъ, такъ тутъ докторы не помогутъ. Лучше отдаться Его воле, да и никогда не лечиться; я и сама отъ роду своего не лечилась, да ведь живу жъ.

Дремовъ. Чтобъ лекари и докторы всегда отъ смерти избавляли, это быть не можетъ, для того что они люди. Всегда и безъ нужды лечиться не надобно; однако надобно не забыть справедливой пословицы, что на Бога надейся, а самъ не плошай... Въ некоторыхъ случаяхъ лекари и докторы необходимы. 

Гремухинъ (Вбежавъ). О, какъ мы все тамо перепужались!

Ворчалкина. Отъ чего?

Гремухинъ. Какъ, разве вы не знаете? разве никто вамъ не сказалъ, что меньшая ваша дочь очень, очень занемогла?

Ворчалкина.

Гремухинъ. Она въ великомъ смущенiи, побледневъ и трясясь, шла чрезъ комнату, где мы сидели, и не дошедъ до другихъ дверей, вдругъ упала на землю, такъ что и поддержать никто не успелъ. Мы все бросились къ ней на помощь, подняли ее безъ памяти и, положивъ на постелю, послали по лекаря и доктора; я-таки своего человека и послалъ.

Ворчалкина. Ахъ! какая причина? что за диковинка? теперь была здоровёшенька. Отъ чего это ей сделалось?

Дремовъ. Конечно отъ печали; вотъ плоды вашей строгости!

Ворчалкина. О, батька! отвяжись. Пойти было, посмотреть, что это такое. 

Гремухинъ. Сколько жъ это приключенiе родило разговоровъ! иной несетъ то, иная другое. Все делаютъ свои примеечанiя, свои разсужденiя.

Дремовъ. Светъ таковъ: светъ болтливъ, праздныхъ людей много. Когда прямого дела нетъ, такъ и всякая безделица удобна занять у людей праздныхъ время; и какъ нечего говорить, такъ говорятъ объ ней, пока другая, подобная ей, вновь родится и заступитъ место первой.

Гремухинъ. Пуще всего женщины: тотчасъ при этомъ несчастiи стали смигиваться, подбегать, присматривать, перешептываться и вслухъ толковать, задевая, будто ненарочно, честь. Иная плюетъ, иная крестится, иная жеманно улыбается; другая важничаетъ; иная съ язвительнымъ сожаленiемъ приказываетъ разрезать шнурованье; а все, прикрывшись опахалами, улыбаются, такъ что вчуже досадно, на нихъ глядя.

Дремовъ. Иной и нашъ братъ стоитъ бабъ. Многiе, знаю я, и мужчины изволятъ жаловать переговаривать, пересуждать, злоречить, празднословитъ и... 

Дремовъ. Да вотъ Некопейковъ, съ своими проектами. (Въ сторону) Лучше мне отсюда убраться! (Гремухину) Пойду и я, посмотрю, что тамо делается. (Уходитъ). 

Гремухинъ. Что тамо происходитъ?

Некопейковъ. Все въ разстройке: досадно и смотреть. А человекамъ четыремъ, кои около меня сели, лишь успелъ только съ страницу прочесть большого моего проекта, какъ они меня покинули и туда же за другими побежали. Чортъ бы взялъ все обмороки! Какъ, государственную пользу, государственную прибыль покидаютъ для того только, что одна девушка упала въ обморокъ! будто это мудрено! О! о! какъ ветрены нынешнiе люди!

Гремухинъ. Оставимъ это -- оно до меня не принадлежитъ; скажи мне, Спесовъ тамо ли?

Некопейковъ. Тамъ же; и онъ-то съ Геркуловымъ больше всехъ другихъ суетятся. Хорошъ этотъ судья! Покинулъ меня и благо общее для того, чтобы подать помощь въ обмороке девушке.

Гремухинъ. (Въ сторону) Однакожъ это ясно. Теперь я не сомневаюсь въ томъ, что подозревалъ истинно: господинъ Спесовъ, конечно, предпрiялъ жениться на Христине.

Некопейковъ. Что вы говорите? Не хотите ли вы прослушать моего проекта?

Гремухинъ. Нетъ; у меня не то теперь въ голове.

Некопейковъ (въ сторону). Чудо! у всехъ въ голове свое, a объ отечестве никто и не думаетъ. Ну! когда такъ, такъ я, пока они тамо съ больною возятся, выберу самое лучшее мое сочиненiе, которымъ скорее могу обратить къ предложенiямъ моимъ всехъ вниманiе. Изрядно.... я пойду.... и все пересмотрю самъ. 

Гремухинъ (одинъ, подумавъ). Надобно мне постараться, надобно разведать гораздо побольше объ этомъ деле. Не шутка! какъ онъ изъ-подъ носу у меня вырветъ... А все мешканье мое тому причиною. Если бъ напрасно такъ долго я не мешкалъ и намеренiе свое давно объявилъ бы, то бы теперь и думать не объ чемъ было. О нерешимость, нерешимость! все хотелося поболее узнать обстоятельства этого дома; все хотелося выведать, сколько приданаго, сколько деревень; а отъ того-то произошло, что, по нерешимости моей, лишаюсь теперь и невесты, и денегъ. Христина и съ приданымъ достанется, можетъ быть, Спесову, а мне останется только одна пустая ревность и зависть къ тому, кто меня счастливее будетъ.... Пойду, и постараюсь исправить мою ошибку, или съ досады удалюсь. 

Антипъ (одинъ). Господинъ мой приказалъ мне здесь подождать себя: что-то у него есть въ голове! О, господинъ Гремухинъ, господинъ Гремухинъ! или какая-нибудь печаль въ твоей головушке, или какой-нибудь замыселъ. Ничего ты не говоришь сегодня.... а это совсемъ противу твоего обыкновенiя... ходишь задумавшись, повесивъ носъ.... а ты привыкъ кричать и хохотать.... такъ тутъ кроется что-нибудь. Хочется мне выведать изъ него, что этому причина?... да сегодня, я думаю, не удастся этого сделать.... Я не любопытенъ.... только это меня мучитъ.... очень мне знать хочется.... А! да вотъ онъ. 

Антипъ. Я здесь, сударь, по вашему приказу, я докторовъ уже привелъ....

Гремухинъ. Я ихъ виделъ; но кажется, въ нихъ и нужды уже нетъ: Христина больше печальна, нежели больна; разве они ее скоро больною сделаютъ. Ужъ начали предлинные писать рецепты.

Антипъ. Дивно, сударь, отъ чего она такъ вдругъ переменилась? Давеча и здоровёхонька, и веселёхонька была; a по праздникамъ ведь не плачутъ.

Гремухинъ. То-то самое всехъ и удивляетъ. Давеча была здорова и весела, теперь печальна и будто больна, а никто не понимаетъ, что ей сделалось. Я сколько ни старался у всехъ наведываться, и у девушекъ ея выведывать, да никто или не хочетъ сказать, или не знаетъ. За темъ-то велелъ я тебе здесь подождать меня, чтобъ приказать, не можешь ли ты узнать какъ-нибудь и чрезъ кого-нибудь въ доме, что этому причина? отчего она такова стала?

Антипъ. Добро, сударь, я постараюсь, и, можетъ быть, скоро узнаемъ. Ведь и моя голова не пуста. Но, пожалуй.... если я смею спросить, вы сами отчего такъ пасмурны сегодня?

Гремухинъ. Я отъ тебя не потаю. Мне хочется жениться на Христине; да боюсь, не перебилъ ли Спесовъ у меня лавочки. Онъ въ Христину влюбленъ. Это я зналъ, а болезнь ея и больше глаза мои открыла.

Антипъ. Вы только теперь объ этомъ узнали, а не прежде?

Гремухинъ. Нетъ! да довольно и того.

Антипъ. А я такъ зналъ прежде. Не погневайтесь, и больше вашего знаю. Давеча Спесовъ и Геркуловъ стояли оба тутъ; я стоялъ здесь; они стояли ко мне спинами, a я стоялъ къ нимъ лицомъ, смотрелъ на нихъ ушами... нетъ слушалъ ушами, а глазами смотрелъ. Они говорили между собою то то, то сё, какъ бы обмануть госпожу Ворчалкину; и наконецъ, по многимъ разговорамъ, условились родить и пропустить слухъ о запрещеньи на десять летъ жениться, чтобъ темъ, испужавъ легковерную госпожу Ворчалкину, принудить ее выдать скорей дочерей своихъ замужъ: Христину за Спесова, а Олимпiаду за Геркулова. Притомъ слышалъ я, что они опасаются только Дремова и Таларикина, чтобъ они не помешали; ихъ какъ огня они боятся.

Гремухинъ. Какая глупая выдумка! Да обо мне не говорили они ничего? не боятся ли и меня?

Антипъ. Нетъ. Васъ они они презираютъ, или не помнятъ, или не опасаются, или считаютъ....

Гремухинъ. Полно.... Олимпiаду я бы и уступилъ имъ, если бъ только Христину получить могъ....

Антипъ. А для чего жъ бы это? не въ указъ вашей милости, я бъ советывалъ вамъ лучше оставить Христину, и прилепиться къ Олимпiаде.

Гремухинъ. Какая бы тому причина?

Антипъ. Та, сударь, что у Христины, за верно сказываютъ, и безъ васъ жениховъ много, со всеми не перетягаешься; a у Олимпiады одинъ Геркуловъ, да и тотъ на приданомъ, а не на ней думаетъ жениться.

Гремухинъ. Олимпiада девушка изрядная.... только, правду сказать, съ сестрою своею сравняться не можетъ....

Антипъ (потрясши его за кафтанъ). Посмотри, сударь, въ свой карманъ; въ немъ, кроме стараго пустого кошелька ничего нетъ; а съ такимъ сокровищемъ люди не столь разборчивы бываютъ.

Гремухинъ.

Антипъ. Я знаю, что вы много способовъ имеете. Все это, милостивый государь, хорошо; но способы те все ваши мне знакомы! Они ведь, между нами сказано, основаны на такой же пустоте, какъ и проекты господина Некопейкова, которые онъ повсюду носитъ, и нигде слушать ихъ не хотятъ. Поверьте мне сударь: я хоть глупъ, да вамъ усерденъ. Оставьте все замыслы, которые подъ конецъ, можетъ быть, васъ съ голоду уморятъ; да не упускайте Олимпiады, когда можете уловить ее; а прочее все пустошь и вздоръ. Много и я на веку подобныхъ бредней слыхалъ, много и видалъ, какъ господа, ухватившись за проекты, чтобъ скоро разбогатеть, закладываютъ деревни, а потомъ проектъ не удался, деревни пропали, а господинъ по-мiру пошелъ. Вспомните лучше давешнiя господина Дремова, за столомъ, слова: иной, говорилъ онъ, думаетъ сокровища всего света захватить, да свое все потеряетъ; другой все поправлять хочетъ, а собой владеть не умеетъ; иной....

Гремухинъ. Долго ль тебе болтать! мне ужъ скучно стало.

Антипъ. Мне кажется, что господинъ Дремовъ правду говорилъ; потому....

Гремухинъ. Перестань, я говорю.

Антипъ. А! вотъ идетъ Олимпiада! Употребите, сударь, въ пользу эту свиданье. 

Гремухинъ. Есть ли надежда видеть сегодня сестрицу вашу?

Олимпiада. Не думаю; сестрица ужасть, ужасть въ какомъ безпокойстве!

Гремухинъ. Да что тому причина?

Олимпiада. плачетъ, глаза ввалились, и ужасть какъ она страшна! Ахъ! да какъ смешны Спесовъ и другiе, которые даютъ себе воздухи.... я не могу вспомнить безъ смеху.... Ха, ха, ха! Какъ они, бедняжки, суетились! A propos, где Фирлюфюшковъ? что его не видать?

Антипъ (Гремухину). Не забудьте моего совета.

Олимпiада. Ужъ воля его, какъ онъ мудренъ! il est si rare, нивесть какъ; да если это продолжится, то я скажу ему, что онъ чуть будетъ ли къ чему-нибудь ловокъ.

Гремухинъ. Сколько онъ счастливъ, сударыня, что вы объ немъ помните, и мысль ваша имъ всегда упражнена.

Олимпiада. Да вотъ онъ, fort à propos! 

Олимпiада. Ахъ! радость! куда какъ ты несносенъ! где такъ изволилъ по сю пору шататься?

Фирлюфюшковъ. Ah, ma princesse! bon jour. Я ездилъ гулять, взять немного воздуха. Вы знаете, что я умру, если долго въ одномъ месте останусь. Я ничего не люблю, что uniforme; одна только красота ваша навсегда поселилась въ мою голову. Oui, votre beautê est enracinêe dans mon coeur.

Олимпiада. Ха, ха, ха! куда какъ ты славенъ!.. (Гремухину)

Гремухинъ. Какiя чудеса, сударыня? Не мудрено васъ полю-бить: вы достойны любви.

Олимпiада. Немудрено! А мне кажется мудрено. Да вамъ съ чего это немудренымъ представляется?

Гремухинъ. Это само по себе разумеется: съ того, что вы прекрасны, что вы прiятны, что вы....

Фирлюфюшковъ (ухвативъ Гремухина за руку), Permettez, madame, представить вамъ mon rival. Мне-такъ сдается; что онъ въ васъ по-уши влюбленъ.

Олимпiада. Ха, ха, ха! нельзя статься. Вы оба ужасть какъ неславны.

Фирлюфюшковъ. Оба! вы шутите! vous badinez, madame! Нельзя статься, чтобъ я безприкладно не былъ славенъ для васъ. Я две недели, deux semaines entiХres, всякой день езжу сюда и вамъ делаю мой cour,-- будто я не славенъ? Я еще отъ роду ни въ какомъ доме такъ долго не бывалъ.

Олимпiада. Легкое ли дело! велика мне до тебя нужда!... Скучно... Где Геркуловъ и Спесовъ?-- Ужъ куда какъ они несносны. Воля ихъ, какъ заболтаются, такъ мочи нетъ. Я въ такой теперь дистракцiи, что бъ отъ скуки чего-нибудь поела. (Къ Антипу) Послушай, мой дружокъ, скажи моей девушке, чтобъ она мне чего-нибудь принесла.... A propos, ха, ха, ха! Знаете ли вы, что Геркуловъ на мне вздумалъ жениться? Ахъ! какъ онъ не важенъ! чтобъ я пошла за него! Ужъ подлинно безпримерно бъ это было, чтобъ я пошла за такого дурака! Онъ весь светъ переделать хочетъ, ха, ха, ха! какая пустошь въ голову его вселилась! c'est un fou! 

А! здравствуй, душа моя, неважный! Куда какъ мне давеча досадилъ; я не знаю, какъ я жива? ужасть, какъ на тебя сердита, ужасть!...

Геркуловъ. Да за что такой гневъ, сударыня?

Олимпiада. За что? это я знаю... и никогда не забуду. Уморишь.... ужъ подлинно, радость, уморишь. (Фирлюфюшкову, который съ техъ поръ, какъ Геркуловъ вошелъ, въ великую пришелъ робость). Скажи ему, что я терпеть его не могу.

Фирлюфюшковъ. Тотчаеъ! tout à l'heure je dirai.

Олимпiада. Eh bien, mon ami! помогай мне. Не правда ли, что онъ такъ смешонъ.... безпримерно смешонъ.... Да что ты не говоришь ему ничего?

Фирлюфюшковъ (Геркулову). Очень смешонъ и не славенъ.

Геркуловъ. Слушай ты, молодчикъ! съ тобою инако я переведаюсь.

Фирлюфюшковъ. Да какъ же мне ее не слушать? Cela sera impoli de ma part.

Геркуловъ.

Олимпiада (Геркулову). Ахъ, радость! какъ ты бранчивъ.... боюсь! пожалуй, уйми свой гневъ.... Прилично ли браниться съ ребенкомъ?

Фирлюфюшковъ (прячется за Олимпiаду). Ah, ma deesse! какое на васъ прелестное платье, quel gout!

Олимпiада (Гремухину). А вы чему изволите смеяться? Полно важничать.

Гремухинъ. Я радуюсь, что Фирлюфюшковъ пользуется покровительствомъ вашимъ. 

Парасковья (Олимпiаде). Матушка приказала васъ къ себе позвать. Она васъ ждать изволитъ.

Олимпiада. Тотчасъ. Господинъ Гремухинъ, не изволишь ли проводить меня? (Въ сторону)

(Олимпiада съ Гремухинымъ и Парасковъя уходятъ: Фирлюфюшковь также уйти хочетъ, но Геркуловъ его останавливаетъ). 

Геркуловъ. Постой, мой другъ, мне есть нуждица до тебя.

Фирлюфюшковъ. Да мне нетъ никакой; притомъ мне и недосугъ.

Геркуловъ (его держа). Недосугъ тебе? Разве ты позабылъ, что ты мне позволлль, когда чрезъ часъ не дашь письма, называть тебя плутомъ, мошенникомъ, и....

Фирлюфюшковъ. Ведь это была только шутка между нами.... c'est un badinage.

Геркуловъ. Такъ ты, братъ, обещанiями своими шутишь! Однако мне нетъ до скаредныхъ твоихъ обычаевъ нужды. Отдай мои деньги, отдай сейчасъ.

Фирлюфюшков. Где мне теперь ихъ взять? со мною нетъ ни полушки; я завтра, или тотчасъ къ тебе пришлю.

Геркуловъ. Нетъ, братъ! я вижу, что мне инако съ тобою разделываться надобно.

Говори потише: люди все услышатъ.

Геркуловъ. Что мне нужды до людей; хотя бъ и сама Олимпiада, эта покровительница твоя, при которой ты меня дурачить хотелъ, здесь была и слышала все. Я боле спускать тебе не хочу: или деньги, или, вотъ, палка. (Беретъ палку).

Фирлюфюшковъ. Неужто за этакую безделицу ты и драться станешь? Пусти меня.

Геркуловъ. Увидишь, какъ я самъ себе твой долгъ платить стану! (Бьетъ его палкою и приговариваетъ) Не обманывай честныхъ людей; держи данное свое слово; не дозволяй поступать съ собою какъ съ бездельникомъ; вотъ.... плутовъ бьютъ, обманщиковъ бьютъ, бездельниковъ бьютъ, мошенниковъ....

Фирлюфюшковъ (во все время кричитъ: ой! ой! ой! и наконецъ упадаетъ; а Геркуловъ, бивъ его сколько хотелъ, и переломивъ палку, уходитъ. Фирлюфюшковъ, лежитъ на земле). Ой! ой! караулъ! караулъ! бьютъ до смерти, режутъ! (На крикъ его прибегаютъ Антипъ и Парасковья). 

Фирлюфюшковъ (лежа). Ой! ой! я чуть живъ. Подоймите меня! Quel accident!

Парасковья. Что вамъ сделалось, сударь?

Фирлюфюшковъ. Немножко поссорились мы съ Геркуловымъ, и какъ честные люди разделались. C'est line petite rencontre, это ничего не значитъ.

Антипъ. Однакожъ вы очень бледны.

Фирлюфюшковъ. Да; да это... нетъ, ничего.... Мы управились такъ, какъ водится между нами, честными людьми.

Антипъ. Ба! да это что? (Подымая изломанную палку). Этотъ инструментъ и намъ, честнымъ людямъ, знакомъ. Моя спина имеетъ честь его знать. Да не этимъ ли и вы другъ друга потчивали?

Фирлюфюшковъ. Шутишь!

Антипъ. Шутки на сторону! А крикъ нечто великъ здесь былъ!

Парасковья. Да не ранены ль вы? вы ведь на полу лежали?

Фирлюфюшковъ. ê; я, обороняючись, споткнулся и упалъ, и боюсь, не переломлено ли у меня отъ паденья ребро... Кости у меня очень нежны и гибки, какъ воскъ.

Парасковья. Прикажите себе кровь пустить. Лекарь еще не ушелъ.

Фирлюфюшковъ. Я крови видеть не могу: у меня evanouissement сделается, и ланцетъ для меня фатальный инструментъ.

Антипъ (показывая ему палку). А этого сокровища вы, видно, какъ и мы, не боитеся. 

Гремухинъ. Антипъ, отпусти мою карету домой, и вели кучеру, чтобъ онъ въ двенадцатомъ часу опять прiехалъ; теперь очень холодно и ненастливо, лошади отъ того портятся. Я и такъ уже въ нынешнемъ году два цуга изъездилъ. А самъ ты, сказавъ это, здесь останься.

Антипъ. Слышу, сударь. (Уходитъ). 

Гремухинъ (Фирлюфюшкову). Что вы, неможете, что ли? Вы нечто коверкаетесь и морщитесь!

Ничего.... rien.... нетъ.... сударь.... это.... это только съ досады, j'enrage....

Гремухинъ. Съ какой досады?

Парасковья. Скажите лучше; отъ боли.

Гремухинъ. Съ досады?... отъ боли?... Что съ вами сделалось? что здесь было?

Фирлюфюшковъ. Ничего.... rien du tout.... Мы только съ Геркуловымъ немножко поразмолвили.

Гремухинъ. О! я слыхалъ, какова съ нимъ размолвка.

Парасковья. Чего между друзьями не случится! и горшокъ съ горшкомъ иногда столкнется.

Гремухинъ. Только съ Геркуловымъ я не советую столкнуться. Да скажи мне, пожалуй, что это такое?...

Фирлюфюшковъ. Adieu monsieur. (Уходитъ). 

Парасковья. Я скажу вамъ то, что я видела. Мы съ Антипомъ были въ другой комнате, и услышали крикъ, какъ будто кого режутъ; вбежали сюда, и нашли Фирлюфюшкова на полу лежащаго. Мы его насилу подняли; спрашивали его, что съ нимъ сделалось, онъ сказать не хотелъ; однако Антипъ нашелъ возле переломленную палку, на которую Фирлюфюшковъ и взирать не смелъ, а признавался, что они съ Геркуловымъ имели маленькую ссору; изъ чего я заключаю, что господинъ Геркуловъ мышцею своею высокою учинилъ на хребте господина Фирлюфюшкова беззаконiе, и даже до сокрушенiя палки его потчивалъ. Извольте спросить у Антипа, и онъ то же вамъ скажетъ.

Гремухинъ. Не стыдно ли, не срамъ ли это, дворянину допустить себя до того, что его палками бьютъ! разве у него рукъ не было?

Парасковья. Руки были, да оне нежны, такъ какъ и сердце, въ которомъ смелости не боле, какъ у старой бабы. Если бъ женщины меня послушали, то бъ отогнали оне отъ себя всехъ трусовъ палками. Чортъ ли въ нихъ! какiе это мужчины!

Гремухинъ. Это правда. Однако я никому не советую съ Геркуловымъ связаться. Провались онъ!... (Въ сторону) А! вотъ Некопейковъ. 

Некопейковъ (вбежавъ). Знаете ли вы, что новое?

Парасковья. А что такое?

Некопейковъ. Я шелъ сюда и встретился съ господиномъ Геркуловымъ, который сердитъ такъ, какъ левъ, и сказалъ мне, что палкою и руки, и ноги, и ребра господина Фирлюфюшкова переломалъ за то, что онъ, будучи ему несколько долженъ, не заплатилъ денегъ и пустыми обещанiями со дня на день проводилъ. До какого состоянiя дошло наше государство! Всякой самъ управляется! Всякой думаетъ древнимъ правомъ мышцъ доставлять себе судъ и расправу! Мне неотменно надобно сочинить проектъ къ отвращенiю подобныхъ безпорядковъ; я и самъ долженъ, да какъ всякой будетъ самъ управляться, такъ нашей братьи и житья не будетъ. Вотъ еще какая причина! Дворянина за то бить, что онъ слова не сдержалъ... а какъ его сдержать, когда, изъ корыстолюбiя къ деньгамъ, больше верютъ, нежели слову?

(Гремухину). Решилось наше сомненiе. (Некопейкову) Ну, господинъ Некопейковъ, ты очень остеръ и на выдумки собаку съелъ.... Потрудись-ка, и сделай проектъ, какъ бы намъ, то есть беднымъ девушкамъ, не имея приданаго, находить жениховъ богатыхъ?

Некопейковъ. Подумаю; а подумавъ, чего придумать не можно? Надобна ко всему способность; а не имевъ способности, сколько кто голову ни ломай, все выйдетъ вздоръ, и такой человекъ всегда останется дуракомъ.

Парасковья. Да ты имеешь ли самъ довольно способности?

Некопейковъ. Какой вопросъ! Мои дела доказываютъ. Благодарю Бога! я имею способность, люди-то только слепы, и правительство не хочетъ только пользоваться такимъ человекомъ, каковъ я. Изъ головы моей вышла этакая куча (указываетъ) выдумокъ, которыя все на листахъ большой александрiйской бумаги написаны; такъ можно ли столько написать, не имея мозгу?

Парасковья. Мне кажется, и безъ мозга можно стопъ двадцать бумаги намарать. Она не какъ Фирлюфюшкина спина, подъ перомъ кричать не станетъ. Правда, я малограмотна, и судить не могу; но есть ли, полно, и во всемъ свете столько ума, которымъ бы такую кучу бумаги (указываетъ, какъ и Некопейковъ, превеликую кучу, и выше себя) наполнить можно было?

Некопейковъ. Объ этомъ разсуждать ты не можешь. Я еще къ тому сочинилъ восемьдесятъ челобитенъ для себя и въ разныя судебныя места подалъ, да только, по пристрастiю и незнанiю судей, большая часть возвращена мне съ надписьми: "недельныя"; а многiя и теперь еще вовсе безъ решенiя остались, то за недосугомъ, сказываютъ, то будто по реестру не пришло до нихъ дело: а въ самомъ деле по нападкамъ и зависти къ разуму моему. Могу сказать и то, что все эти челобитныя съ глубокимъ написаны размышленiемъ, и ни одной не было меньше шести листовъ вокругъ, и то мелкимъ письмомъ, а многiя были вдвое длиннее. Когда я пишу, такъ уже пишу!

Парасковья.

Гремухинъ. Полно объ этомъ говорить. Пойдемте къ госпоже Ворчалкиной и разскажемъ ей приключенiе господина Фирлюфюш-ова съ Геркуловымъ. Объ этомъ ей надобно знать: не очень и для ея дому это хорошо. 

Олимпiада. Ужасть, какъ бедный Фирлюфюшковъ жалокъ, сестрица. Онъ такъ былъ сегодня наряденъ, безпримерно, въ новомъ кафтане; а волосы никогда такъ къ лицу у него убраны не были, какъ сегодня. А Геркуловъ.... О! какъ онъ несносенъ! это самый зверь....

Христина. Сказываютъ, что Фирлюфюшковъ его обманулъ чемъ-то?

Олимпiада. Бедненькой агнецъ!... Онъ, право, не таковъ. О, какъ я этого грубiяна Геркулова терпеть не могу! Воля матушкина, я ни изъ чего за него не пойду. Еще ему вздумается и меня суфлитировать.... Да и какая нужда замужъ итти?... Это дурачество никогда не поздно. Смешно мне.... ха, ха, ха! замужъ! На что? -- и смотреть на это гадко.... Это impoli, мне кажется, иттить за одного; это слово въ слово какъ сказать всемъ другимъ адоратёрамъ, что вы недостойны этой чести; а я не хочу весь светъ обидеть.

Христина. Да разве весь светъ въ тебя влюбленъ, сестрица?

Олимпiада. Не погневайсь, такъ, кажется. Все мне говорятъ, что я хороша, умна, прелестна: такъ, можно ли такъ обидеть всехъ? Ведь они все станутъ отъ меня бегать и пенять, что я ихъ презрела; а я одна быть не люблю: можно со скуки умереть, какъ никого адоратёровъ вокругъ не будетъ. Воля ихъ, я люблю быть въ людяхъ, и что больше вокругъ меня людей, темъ веселее.

Христина. А я, сестрица, не твоего мненiя. Мне кажется, что въ свете нетъ более удовольствiя, какъ быть съ любимымъ человекомъ, а любить кроме одного не можно, следовательно, съ однимъ и быть прiятно. Прочiе все, сколько бы ихъ не было, будутъ въ тягость такому сердцу, которое ничемъ, кроме любви своей, занято быть не можетъ. Чувствованiя истинной страсти таковы, что, кроме себя, ничего не вмещаютъ. Влюбленный прямо человекъ, кроме любви своей, ничего не видитъ, ни ощущаетъ, и потому любить и быть любиму есть верхъ счастья человеческаго.

Олимпiада.

Христина. Поверь мне, сестрица, не будешь векъ такова; придетъ и твой часъ, да, можетъ быть, и не во-время. 

Парасковья. Сколько разъ вамъ матушка говорила, чтобъ вы изъ той комнаты, где все сидятъ, не выбегали; а вы-таки по своему делать изволите. Какъ она васъ хватится, то быть вамъ, конечно, обеимъ браненымъ. И такъ, кажется, сегодня довольно взору было.

Олимпiада. Qu'importe! какая беда! Что, разве ужъ нельзя и на часъ вытти, чтобъ взять воздуха? Тамо задохнуться можно, я не могу тамо свободно дышать. 

Таларикинъ (бежитъ къ Христине). Верить ли мне своимъ глазамъ! Ты жива, прекрасная Христина! ты здорова! А мне сказано было.... о! могу ли я переговорить!... мне сказано было, что уже прелестные глаза твои закрылися навеки.

Христина. Кто это такъ хорошо выдумалъ?

Парасковья. Кто? Будто это удивительно! Слухъ всякiй, какъ снежный шаръ, что дале катится, то боле прибываетъ и наконецъ, разсыпавшись, исчезнетъ, и какъ будто ничего не бывало.... Но долго ли вамъ здесь быть? подите отселе къ матушке. (Христине) Вы после наговоритесь. Извольте и вы до времени укрыться. Господинъ Дремовъ приказалъ по васъ послать, но теперь еще рано: онъ теперь говоритъ съ боярынею и, кажется, дело идетъ на ладъ.

Олимпiада. Пойдемъ, сестрица, и впрямь матушка sera fachêe.

Таларикинъ (Христине). Постойте, дайте мне хоть наглядеться на себя.

Парасковья. Вздоръ! (Христине, которая останавливается) Какъ вамъ не стыдно! Подите, сударыня. (Таларикину, толкая его) Убирайтесь, убирайтесь и вы. (Они хотятъ въ разныя стороны выйти, и опять сходятся, а Парасковья ихъ разводитъ). 

Парасковья (одна). Чудны влюбленные люди! едва ихъ можно растолкать; а какъ женятся, то и свести не можно. Тотчасъ разныя у нихъ кареты, и даже до того, что вместе и обедать, чрезъ три недели после свадьбы, будетъ стыдно.... А! да вотъ еще человекъ, отъ котораго отбою нетъ... 

Скажи пожалуй, какой тебя демонъ привязалъ здесь? И что ты безъ выхода здесь шатаешься?

Некопейковъ. Я не шатаюсь, а здесь я для блага общаго; благополучiе отечества меня здесь привязываетъ. Где более людей, тутъ более слушателей, да и способнее мне тутъ внушить кое-кому полезность и изящность моихъ сочиненiй.

Парасковья. Долго ли тебе дурачиться? разве ты не видишь, что все тобой гнушаются, тобою скучаютъ, отъ тебя бегаютъ, сочиненiй твоихъ не слушаютъ. Да кто этакой вздоръ не заснувъ и слушать можетъ? И если и приказываютъ тебе некоторые читать, такъ это для того только, чтобъ тебя дурачить. Поверь мне, что никто съ тобою не согласится, кроме такихъ же безтолковыхъ, каковъ ты самъ, да и техъ весьма немного найдешь, для того что и сумасбродные любятъ свои собственныя только сумасбродства, а чужихъ отнюдь не жалуютъ.

Некопейковъ. Могла бы ты, голубушка, и повежливее говорить съ человекомъ, который единственно упражненъ высокими, для блаженства общаго, вымыслами.

Парасковья. Бедное бы состоянiе наше было и несчастные бъ мы были люди, если бъ общее блаженство отъ твоей только безмозглой зависело головы, головы такой, которая и въ ветошномъ ряду порядочнаго торгу производить не умела.

Некопейковъ. Послушай ты, девушка! я ведь челобитную на тебя напишу, и какъ подамъ, такъ ты мне и безчестье заплатить изволишь.

Парасковья. Вотъ еще какiя бредни! ха! ха! Изволь отсюда убираться, пошелъ вонъ. Барыня моя идетъ, она изволитъ за меня заступить; не очень я тебя боюсь; да авось-либо еще и господинъ судья Спесовъ меня не выдастъ: онъ также милостивъ ко мне.

Некопейковъ. Не надейся на него: даромъ что онъ хвастунъ, судья-то онъ рядъ делу. Дела слушаетъ во сне, а подписываетъ, какъ разбудятъ, не зная, что въ приговоре написано; да что и развеся уши слушаетъ, и того не понимаетъ, а туда жъ-таки съ другими подписываетъ.

Парасковья. Добро, вотъ я скажу Спесову, какъ ты его почитаешь и что про него говоришь. 

Парасковья (удерживая Некопейксова). Куда бежишь, мудрецъ? постой, дай мне разсказать твои слова.

Некопейковъ (уходитъ). Мне недосугъ.

(Парасковья, выгоняя его, уходитъ).

Спесовъ (Ворчалкиной). Неужто, сударыня, вы верите, что непрiятели мои на меня взводятъ, и что человекъ такой знатной природы, какъ я, можетъ сделать такую подлость? Скажите мне, кто эти господа, которые осмелились на меня сказать, будто я таковой слухъ выдумалъ и пропустилъ?

Ворчалкина. На что тутъ господа? довольно, свидетель былъ очевидный, слуга господина Гремухина. Еакая ему причина на васъ клепать? да и смелъ ли бы онъ, если бы своими ушами не слыхалъ вашего съ Геркуловымъ разговора?

Спесовъ. Какъ, сударыня, вы хотите больше верить слуге, нежели мне, мне, который имеетъ счастiе быть толь знатной природы? Видно, видно, сударыня, что злодеи мои усилились и что.... Да я знаю, чьи эти выдумки. Господинъ.... (указывая на Дремова).

Гремухинъ. Нетъ, сударь, это не выдумка. Все знаютъ о вашемъ съ Геркуловымъ условiи, чтобъ принудить госпожу Ворчалкину выдать скорее дочерей замужъ. Вы еще и то притомъ говорили, что если слухъ о десятилетнемъ запрещенiи не удастся, то бъ вымыслить другiе, равно несбыточные, и пропустить для устрашенiя ея, почитая ее легковерною, непонятною.... И все это слышалъ мой человекъ, котораго вы и сами тогда жъ видели.

Ворчалкина. Я легковерна!... я непонятна!... Добро, сударь, добро. Я вамъ покажу, какъ я легковерна.... Этакой умница.... Благодарствую.... это за мою хлебъ-соль.... дурою меня почитать....

Сверхъ сего, сударыня, чтобъ вамъ боле доказать, что все это я сказываю весьма безпристрастно, то открою вамъ еще то, чего вы никогда не знали. Любя васъ и почитая, я не могу сокрыть отъ васъ истины. Я самъ, сударыня, отъ всего моего сердца желалъ называться зятемъ вашимъ, но, увидя въ томъ непреоборимыя со стороны дочери вашей препятства, принужденъ отрещись и почитать ее мне не суженою. Желаю ей быть счастливою съ человекомъ, который, можетъ быть, ей кажется меня достойнее, и котораго, однако-жъ, не полагаю я въ число техъ, кои непростительными коварствами ищутъ чрезъ обманы одной корысти, а не любви....

Ворчалкина. Ошиблись, ошиблись, батька мой; не такъ-то скоро меня обманутъ.... Пусть что ни думаютъ.... да я сама у себя.... Легковерна!... Добро....

Гремухинъ. Прошу терпенiя, сударыня. Я уже почти все сказалъ; остается только объявить, что я отселе надолго удалюсь....

Дремовъ и Ворчалкина вместе.

Дремовъ. А куда, скажи пожалуй?

Ворчалкина. Куда ты едешь, батька мой? поживи съ нами.

Гремухинъ. Я получилъ отъ родителя моего сейчасъ письмо, въ которомъ приказываетъ онъ мне немедленно прiехать къ нему въ дальнiя наши деревни; сказываетъ мне, что онъ чрезъ меру занемогъ и меня видеть желаетъ. Я повинуюсь его воле: сего требуетъ долгъ, да и собственное мое желанiе. Живучи въ уединенiи, я стараться буду не токмо поправить мое, светомъ разстроенное, состоянiе, но и сделать себя впредь годнымъ членомъ общества, где я по сихъ поръ ничемъ боле не известенъ, какъ моею нерешимостью и ветреностью.

Дремовъ.

Гремухинъ. Вотъ его письмо: изъ него сами увидите. (Даетъ письмо).

Дремовъ. (Читаетъ:) "Другъ мой, Иванъ Филатьевичъ, здравствуй! буди надъ тобою наше родительское благословенiе....

Ворчалкина (задумавшись).

Дремовъ (читаетъ:) "О себе доношу, что въ суетахъ моихъ еще живъ, только старая моя болезнь, животомъ, весьма расходилась, и никакой уже давно пользы нетъ, другой месяцъ не встаю съ постели. Къ тому жъ, мой другъ, хлопотъ полонъ ротъ. Хлебъ дешевъ, травы хоть и хороши были прошлое лето, да подмокли, а солома плоха. Прiезжай, мой другъ, самъ, да привези съ собою Антипку и серую суку -- ведь не знаешь беды: щенята ея все подохли, я чуть съ ума отъ этого не сошолъ; такая сделалась причина. До болезни своей, пока она меня не свалила, таскался я на поле; хорошо-таки повеселили.... Муро-пегiй кобель, сынъ Вихревъ, изрядно скакалъ, да сука чорная, Скасырка, потешила. Прiезжай, мой другъ, поскорее, a впрочемъ остаюсь отецъ вашъ Филатей Гремухинъ".

Гремухинъ.

Ворчалкина. Что, ужъ вы едете, мой светъ? Прощайте, прощайте, не забывайте васъ.

Гремухинъ (прощается съ Дремовымъ, и отходитъ).

Прощайте, сударь; счастливый вамъ путь. Батюшке вашему прошу сказать мое почтенiе. 

Ворчалкина.

Дремовъ (Спесову). Ну, сударь, мои ли это происки? что вы ни слова не говорите?

Ворчалкина. (Дремову) Подумай, батька, недовольно что меня обманывать, да еще и драться въ моемъ доме. Беднаго ребенка, какъ сказываютъ, прибилъ до полусмерти. Добро, сударь.... покажу я, какъ я легковерна. Жаль мне только того, что Олимпушка большая, а замужъ не хочетъ; а то бы я знала, за кого Христинушку выдать.... Да и при тебе бы, сударь.... увидели бы вы, какъ я легковерна.... и какъ легко меня обмануть.

Спесовъ. Вольно людямъ говорить, вольно вамъ и думать. Только нашей природе это несвойственно; ни отецъ мой, ни дедъ, ни дядья такой подлости не делывали. Поверьте моей природе, что это выдумка не моя.

Такъ, мой батька, такъ! какъ не верить вашей природе! Да не забыли ль вы и того, что давеча, природою-то своей гордясь, за столомъ опрокинули солонку, да соль у меня просыпали. Ведь и эта примета не хороша. Я ужъ и чувствую, у меня смертельно голова болитъ.... Не изволишь ли и отъ этого также пртродою отолгаться? А я и людей своихъ больно за это приказываю бить, когда они виноваты, да не хотя повиниться, отговорками вздумаютъ отлыгаться и вину свою оправдать.

Дремовъ. И я того жъ правила держусь. Ничто такъ мне не досадно, какъ виноватый, который въ вине своей не хочетъ признаться. Это знакъ дурного сердца и нераскаянiя, и что онъ намеренъ и впредь то же делать. Такимъ упрямствомъ усугубляется вина въ моихъ глазахъ и сугубое заслуживаетъ наказанiе. 

Олимпiада. Все мне, матушка сударыня, сказываютъ, что вы сестрицу для того только выдать замужъ не хотите, что я большая; и если это одно препятствiе, такъ сделайте мне милость, и на старшинство мое не глядите; я замужъ не хочу, и рада векъ быть девкою и жить съ вами. Отдайте ее; да мне только одну обещайте милость....

Ворчалкина. Какую? чего ты хочешь?

Я во всемъ вашей воле покоряться готова, не выступлю никогда изъ должнаго послушанiя, только позвольте мне всегда, когда я захочу, ездить въ комедiи, на маскарады, на балы, где бы они ни были: въ этомъ только мне дайте полную свободу и не прекословьте никогда; впрочемъ, я векъ ни за кого не захочу, и съ вами не разстанусь.

Ворчалкина. Вотъ еще какая диковинка! какое желанiе! Да не раскаиваться бы после!

Олимпiада. ее за господина Таларикина: они другъ въ друга смертельно влюблены, и умрутъ съ печали, если вы откажете.

Ворчалкина. Ну, добро.... быть такъ.... я ее отдамъ за него, и позабуду давешнюю досаду.... хоть она и горька мне....

Дремовъ. Примите жъ, сударыня, мое благодаренiе, и позвольте послать за племянникомъ моимъ.

Извольте, я сбегаю. Онъ отсюда недалеко, я знаю; да и невесту я сыщу. (Парасковья уходитъ).

Ворчалкина. А вы, господинъ судья, господинъ знатной природы, Спесовъ, не изволите ль изъ дому моего удалиться; вы видите, что вы въ немъ лишнiй. Здесь все мелкiе дворяне, все равные, такъ пожалуй, батька мой, оставь насъ въ покое. Знайся съ буяномъ Геркуловымъ, котораго въ домъ къ себе также пускать я не велела; да если изволишь, съ господиномъ Фирлюфюшковымъ, который знатной же природы, хоть палками бить себя и позволяетъ. Скажи имъ обоимъ, что я всехъ васъ трехъ видеть и терпеть у себя, по многимъ причинамъ, не хочу; a первому прибавьте и то, что я хотя стара, хоть, по мненiю вашему, легковерна, но не такъ скоро провесть меня можно!

Къ чему эти пустыя слова? я и безъ того, въ разсужденiи знатности моей природы, хотелъ презирать васъ. всехъ. Прощайте.... Дойдетъ нужда до нашего роду, тогда спокаетесь.

(Уходитъ съ презренiемъ).

Дремовъ. Какая глупая гордость! Хвалиться родомъ -- это называется хвалиться чужимъ; ворона всегда будетъ ворона, хотя бъ она и павлиновыми украсилась перьями. 

Дремовъ (увидя Таларикина). Поди сюда, и благодари за милость госпожу Ворчалкину.

Полно, батька! Господинъ Таларикинъ, я больше желанiю вашему не противлюсь и вручаю вамъ дочь мою Христину.... Да где жъ невеста?...

Таларикинъ (целуя ея руку). Симъ возстановляете вы навекъ мое благополучiе. Во мне будете вы иметь послушнаго, преданнаго сына и....

Да вотъ и невеста. 

Ворчалкина. (отдавая ее Таларикину:) живите здорово да богато, да въ любви, да въ согласiи, такъ будете счастливы; a o приданомъ мы после условимся. Только, господинъ Дремовъ, я вамъ сказывала, что много дать ныне не могу.

Таларикинъ. Мне, кроме прелестной дочери вашей, ничего не надобно, сударыня; я и своимъ доволенъ.

Если ты подлинно такъ думаешь, то спору у насъ не будетъ, и по возможности наградить....

Олимпiада. Посоветуйте объ этомъ, матушка сударыня, съ друзьями вашими. Госпожа Ханжахина недавно внучку выдала; поговорите съ нею и съ Вестниковою: оне вамъ присоветуютъ что дать; а я бъ желала, чтобъ сестра моя по крайней мере не меньше Ханжахиной внучки приданаго имела.

Ворчалкина.

Олимпiада. О, у насъ еще столько останется!

Таларикинъ. Я уже сказалъ, что мне ничего не надобно: ея прекрасные глаза награждаютъ все. Но соответствуетъ ли твое сердце? скажи, любезная, скажи при всехъ, что ты меня любишь; умножь, соверши темъ все счастiе мое.

Христина. Сердце мое тебе довольно открылось, а соизволенiе матери моей утвердило мое счастiе.

Дремовъ.  

Дремовъ. Да этотъ безумецъ чего еще здесь хочетъ?

Онъ уже и мне почти надоелъ. Не велю я и его пускать къ себе въ домъ.

Дремовъ. И лучше; меньше сплетокъ, какъ такiе побродяги меньше въ домъ ходятъ.

Некопейковъ.

Ворчалкина. Поди, мой батька, теперь вонъ, не до тебя дело; я дочь сегодня выдаю, такъ недосужно.

Некопейковъ. Поздравляю. Да за кого? A я прикажу тотчасъ другу моему Стихоткачеву сделать поздравительные стишки. То-то голова! на всякой случай вмигъ, какихъ хочешь, стиховъ тысячу напишетъ; и что всего лучше, всехъ хвалитъ, всемъ отдаетъ въ стишкахъ своихъ справедливость; напримеръ, намнясь, сказалъ обо мне, что ни умнее, ни замысловатее меня петъ. Что можетъ быть справедливее? Между темъ.... кемъ этотъ проектъ сочиненъ, что вы выдаете дочь?

О! чтобъ тебя пропасть взяла! Какой, батька, проектъ? поди, пожалуй, изъ дому моего вонъ.

Некопейковъ. Неужто вовсе, сударыня....

Ворчалкина.

Парасковья. Не выгоняйте его вовсе, сударыня; какъ Степанида, дура ваша, умретъ, такъ онъ пригодится, и вместо ея сказокъ, можетъ читать свои проекты. Ведь безъ дурака въ доме быть нельзя же.

Некопейковъ. Слушай ты, болтунья....

(Некопейкову). Ну, изволь пойти вонъ, коли честью не хотелъ; тфу, какой безстыдной! А мы, сударыня, пойдемъ теперь, сделаемъ порядочный сговоръ: гостей много, родня вся здесь, звать не кого, и такъ полонъ дворъ.

Ворчалкина. Изрядно, батька, изрядно; такъ пойдемте жъ, детки. 

Парасковья (одна). Дело наше, кажется, кончилось. Дураки съ ихъ пороками прогнаны и наказаны, а добродетель награждена, что мне очень прiятно. Правда, госпожа Ворчалкина, не столько богата, какъ Ханжахина съ товарищи, но если снисхожденiе съ одной стороны сравняется съ усердiемъ другой, то приданымъ нашимъ и глаза, и уши довольны быть должны. Мы потчуемъ по пословице: "чемъ богати темъ и ради"....

1772.